чит помочь ему открыться изнутри. Его нужно окликнуть и разбудить. Свет Христов просвещает всякого человека, грядущего в мир, но разве всякому удается с ним встретиться? Узнать этот свет способен лишь тот, кто сам открыл его в своей глубине, тот, кто умеет им делиться. Призвание христианского воспитателя начинается с того, чтобы разглядеть, почувствовать Христа в ребенке. Для такого воспитания нужно быть зрячим самому и научиться передавать этот дар другому. Эта задача может показаться непосильной, но, по сути, она куда легче, чем мы думаем. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11: 30).
Удача книги отца Виктора Мамонтова именно в том и заключается, что она помогает нести то благое, легкое бремя, которое налагает на нас присутствие Христово. Такое присутствие открывается сознательной вере, созревающей в ребенке. Веру следует бережно, осторожно, иной раз «в поте лица» выращивать, сознавая при этом, что она дается нам просто так, что она живет с нами от начала, со дня творения. Есть полезные книги, которые хорошо учат, как следует воспитывать детей. По правде говоря, мне думается, что неторопливая беседа отца Виктора о воспитании лишь отчасти принадлежит к категории полезных книг. Она учит – если учит – прежде всего доверию к тому, что заложено во всяком человеке, и к тому, что надо лишь разбудить, я бы сказал, проявить в нем. Однако никакой истины нельзя проявить, если не хранить в себе «негатива» этой истины, оставшейся где-то за порогом нашей памяти, в довзрослом, забытом мире. Разве не в том заключается первая из задач христианского воспитателя, чтобы прежде всего вернуться к ребенку в себе самом? Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф. 18: 3). Иисус говорит: подлинное, царственное детство – не позади, а всегда впереди вас. И называется оно святостью. Известно, что многие святые находили свой особый, им ведомый язык общения с детьми (здесь на память приходит преподобный Серафим) и чувствовали себя легко и свободно только в их обществе. Да, по сути, все воспитание не состоит ли прежде всего в этом «обращении» в детство Христово или в святость? Если не обратитесь, не узнаете подлинную радость Благой Вести. Путь к этой радости следует искать уже с первых лет жизни. Беседа отца Виктора – и мягким тоном своим, и всем смыслом – служит не столько добрым советом, сколько пробуждению добрых, детских, Христовых чувств в самом воспитателе.
Наш мир стремительно повзрослел за последнее время, и за пределами особо устроенных, отгороженных, перегороженных изнутри «архипелагов церковности» отнюдь не ищет, чтобы его кто-то воспитывал. При этом сегодня ничуть не меньше, чем вчера, он нуждается в том, чтобы его будили. Христианский воспитатель призван вернуть ребенка к его собственному подлинному детству. Или подвести его к той тайне, которая в нем заложена. Для этого самому воспитателю необходимо будет явить эту тайну в себе, заставить прислушаться к ней. Заставить, конечно, не силой авторитета, но убедительностью ее присутствия.
В этом смысле профессия православного священника становится, на мой взгляд, одной из самых «детских» профессий. Она несет свидетельство о той мудрости младенчества, которую мы утрачиваем уже в самые первые годы нашей жизни. Иногда к ней возвращаются уже на пороге старости. Она учит доверию к тому, что заложено в нас, доверию ко Христу, который входит в наше существование еще до того, как мы могли осознать Его. В нынешней жизни много всяких гуру, водителей, возбудителей толп, но слишком мало детей – не по возрасту, а по духу. Только человек, вернувшийся в себе к ребенку-Христу, вправе быть христианским воспитателем.
«Я не даю советы, – говорит отец Виктор, – я сею семена».
Решусь добавить: это семена детства. Конечно, семена Божии давно посеяны, но, чтобы взойти, им нужна добрая почва. Им нужна душа, чей слух открыт Слову и Духу, восприимчивая к той первозданной открытости мира Божьего, которая длится, поет, радуется в нас. Научиться «быть как дети» значит также обратиться к дару творения, который наполняет всякую тварь своим неслышным звучанием. Становясь взрослыми, мы забываем о нем.
Когда я читал книгу отца Виктора Мамонтова, я натолкнулся на одну запись в дневнике американского трапписта Томаса Мертона[1]. Этот текст совсем не о православном воспитании. Он взят совсем из иной, далекой реальности. И все же именно им мне вдруг захотелось завершить это коротенькое вступление. В нем есть какая-то догадка, к которой совершенно иным, доверительным путем подводит нас и книга отца Виктора.
«Однажды ночью Карл Барт[2] видел во сне Моцарта… Ему приснилось, что он назначен экзаменатором Моцарта по богословию. Барту хотелось проэкзаменовать его с максимальной снисходительностью, и он намеренно ограничил свои вопросы лишь мессами, которые Моцарт написал. Но Моцарт не ответил ни на один вопрос».
Мертон где-то услышал об этом и задумался. Каждое утро, говорит он, прежде чем приняться за свою догматику, Барт играл Моцарта. Может быть, бессознательно он хотел пробудить Моцарта, который где-то скрывался в нем самом. Барт говорил, что в музыке Моцарта ребенок, более того, божественный ребенок говорит с нами.
«Не робей, Карл Барт, – обращается к нему Мертон. – Хоть ты и стал