нутро наружу. Хоть бы кто голову повернул в его сторону! Тогда он затянул свою коронку – лирическую. Зал громко гутарил, кто-то направился в курилку, а подвыпивший толстяк бросил в его сторону: «Ну, хватит ныть уже! Скулы сводит!» Администратор начал делать рукой круговые движения, мол, сворачивайся. Тогда автор песни врезал последний аккорд, да так сильно, что порвал первую струну клубной гитары.
– Дебилы! – крикнул он в микрофон, прислонил пораненный инструмент к стене и выбежал на улицу.
Борис был болен, и он сам это осознавал. Нет, физического здоровья ему не занимать. Это болезнь психологического, а лучше сказать пневматологического или духовного характера, захватившая целиком всё его существо. Он жаждал славы! Жаждал в любое время года, суток, каждый час, минуту и секунду. Начитанный и эрудированный, Борис не был лишён разнообразных способностей. Окончив журфак, он не только писал статьи, но сочинял, как мы уже знаем, песни, а также рассказы и даже пьесы. К тому же неплохо рисовал и играл на музыкальных инструментах. Даже навскидку он был достоин хотя бы малой толики известности. За что судьба обходила его стороной? Почему перст божий не указывал на него? Ведь он талантлив, умён, красив, в конце концов!
Борис сделал на ходу большой глоток коньяка, купленного в ночном магазине, но напиток не успокаивал, а ещё больше распалял гнев и зависть. Вдруг он увидел впереди метрах в ста согнутого под прямым углом человека. Бард прошагал ещё полминуты. Человек не шевелился, причём головы его не было видно, только одно склонённое туловище чернело в перспективе улицы. Что бы это значило? Он подошёл к странному феномену и ощутил резкий запах давно немытого тела. Так и есть, бомж. Теперь Борис различил и голову бомжа, которая была просунута между прутьев ограды и выходила в небольшой садик перед многоквартирным домом. Остальная часть организма от шеи до стоп располагалась на тротуаре, она-то и была видна издали.
– Живой?
Бомж закряхтел и почесал грязной кроссовкой икру другой ноги. До этого он, видимо, дремал.
– Помогите выбраться из этих тисков, – простонал бродяга.
Борис понял, что несчастный застрял в ограде.
– Какая сволочь тебя сюда засунула?
– Сам, – вздохнул узник.
– Как сам?! Зачем?!
– Помоги освободиться. Потом расскажу.
Борис вдохнул свежего воздуха со стороны и, не дыша, чтобы избежать попадания специфического амбре в нюхательный орган, рванул бомжа за плечи.
– Ой! Ой! Ой! – заорал тот. – Голову оторвёшь!
Спасатель начал разжимать прутья руками, но железяки не поддавались.
– С той стороны надо толкать, – дельно посоветовал бомж.
– Делаю последнюю попытку, – зло бросил Борис. – У меня своих проблем хватает!
Он обошёл ограду через калитку, которая была метрах в двадцати, и приблизился к голове несчастного. И тут он впился взглядом в наклонённый профиль.
– Ну-ка! – Борис приподнял голову бомжа за подбородок. – Лёха? Алексей Нащокин?!
– Ну, я. А ты кто?
– Борис Нечаев! Мы с тобой сокурсниками были в универе!
– А! Здравствуй, Боря! – ласково поприветствовала голова Лёхи.
Алексей считался самым способным студентом в группе, и ему пророчили блестящую карьеру журналиста. Но он увлёкся экзистенциализмом, стал считать, что личность растворяется в коллективе и, тем самым, нивелируется. Вероятно, это его и сгубило.
Борису заметно полегчало. Вот ведь, человек талантливее его, а как низко пал! Какое страшное расстояние отделяет Лёху от славы по сравнению с ним! Настроение улучшилось, сладкая волна сочувствия к неудачнику прокатилась по сердцу, и благородные мысли зароились в мозгу. «Надо будет ему помочь по жизни, – думал Борис. – Пристрою-ка его на работу в свою газетёнку хотя бы курьером. Он снова обретёт человеческий вид и будет по гроб жизни благодарен мне, что я вытащил его с социального дна».
– Сейчас, Лёшка, мы тебя спасём.
– Ты помоги выбраться. А спасёт другой.
– Кто же?
– Спас, разумеется.
– Каламбурщик!
Борис сделал глоток коньяка и размял пальцы. Голова Лёхи мгновенно приподнялась, и он жадно всосал ноздрями коньячный дух.
– И мне глоточек! – заговорил он беспокойно. – Вместо наркоза перед операцией-то!
Борис посмотрел бутылку на свет, оценил количество оставшегося напитка и вздохнул с досадой:
– Ну, если в качестве обезболивающего… На!
Он поднёс бутылку к голове экзистенциалиста, шея которого неожиданно вытянулась, и губы плотно обхватили горлышко бутылки. Философ начал тянуть коньяк, как телёнок молоко из вымени матери и, в несколько секунд осушив квадратненькую, громко крякнул от удовольствия:
– Живём!
– Теперь к делу! Пытайся расширить балясины руками и одновременно тянуть голову назад. Я же буду толкать твой череп вперёд от себя. Эх, вазелина бы!
– Послюни.
Борис