льской системе Ridero
Мы встретимся снова
Мы встретимся снова, пускай проплывают столетья,
И в жизни иной я узнаю тебя и приму.
И снова в объятьях твоих я проснусь на рассвете,
Средь тысячи лиц я увижу тебя и пойму..
Условности мира, его миражи, расстоянья —
Пустая забава, мы все одолеем вдвоем.
Сияние радуги после дождя и признанье,
На мокрых ладонях мы ежика в лес отнесем.
Ты помнишь, как он оказался, на нашей дороге.
Испуганный зверь о пощаде устало просил.
И кот зашипел в тишине – и гроза на пороге.
Он бегал по дому, о, как он тебя рассмешил.
Все врезалось в память – и гром, и испуганный ежик,
И наше свиданье совпало с внезапной грозой.
Но мир был прекрасен: и тихо закончился дождик,
И радуги чудо. И так мы стояли с тобой.
В сиянии сказки летело усталое время,
Оно равнодушно взирало на счастье и боль.
Внезапно приходит любовь, если даже не верю,
Высокий мужчина мне послан судьбой и грозой.
И только любовь нам подарит покой и бессмертье,
А страсть отшумит и утихнет как эта гроза.
Мы встретимся снова, пускай пролетают столетья,
И в вечности, милый, мы будем встречаться всегда.
О, легкая эротика метели. Омичка
Георгию Кичигину самому любимому Художнику
О, легкая эротика метели,
меня бросавшей в бездну площадей,
Мы встретиться на улице хотели,
По Любинскому шли еще быстрей
К художнику, была там мастерская.
И тесный круг, и дивные стихи.
Тень адмирала, тишина какая.
И женщина на зов его летит.
Мне снится город, боль его и стоны,
эротика заснувших площадей,
Наш Любинский, любимый и влюбленный,
он с девы начинается – владей
Простором снежным и моей душою,
художник мой, заложник дивных грез,
Меня он нынче чести удостоил,
коснуться полотна, там запах роз,
Сирени там истома и прохлада.
О чудеса, за окнами метель,
Да, жили мы в эпоху снегопада,
не думали о тяжести потерь.
В метели у реки проходит время,
оно несется в бездну, где Ермак
Тонул, уже в спасение не веря.
Но снова дева с книгою в руках
Встречает нас. И на плечах снежинки,
и плен улыбки, надо бы проститься.
Когда любовь и страсть на поединке,
то замирает третья столица.
И адмирал ее на танец снова
в метель влечет, Рождественская ночь.
Мы видим тени бытия былого,
любуемся, не можем им помочь.
И засыпает третья столица.
И только дева с книгою в тиши,
В реальность нашу хочет возвратиться,
и тихо плачет нежная, в глуши.
И город мой, укутанный снегами
и занесенный вьюгами до срока,
И Пианист, не ведая о драме,
нам музыку дарил и бури рокот
Мы встретиться на улице хотели,
По Любинскому шли еще быстрей
и, легкая эротика метели,
меня бросавшей в бездну площадей,
Она обнажаласЬ ОБМАН
Она обнажалась, срывая одежды,
Нелепейшей страсти и странной надежды,
Желая вам душу свою показать,
Пред этой толпой обнажалась опять.
И молча смотрели чужие мужчины,
И не было более странной картины.
Чем эти, летящие прочь покрывала,
Со смехом немым всю одежду срывала,
Швыряла толпе дорогие наряды,
О, дивная осень, момент листопада,
Кружились, кружились листы золотые,
И девы смотрели, о чем-то грустили,
И контуры – вдруг нагота проступила,
И замерли все, и толпа отступила,
А там пустота – нет прекрасного тела,
Она хохотала, куда-то летела.
И только одежды ее дорогие
Над этой толпой