Павел, не отрываясь, взволнованно смотрел в светлые глаза девушки, и по-прежнему отвечал шепотом. В нем происходило что-то странное, волнующее где-то глубоко внутри, не стыдное, но не такое, чтобы сказать о нем вслух, и она как будто отвечала в душе тем же, словно между ними действительно возник какой-то тайный, очень интимный и очень странный сговор, – Все верно, товарищ младший лейтенант государственной безопасности! Мне отсрочку давали, а я попросился лично у помощника военкома, у товарища Павлюченко, у Константина Зиновьевича…он дружен с Германом Федоровичем…еще с Полтавы. Но вы не подумайте, я в Забайкалье случайно попал…, так вышло…
– Пишите, пишите, товарищ Тарасов. Всё как есть пишите – самолично явился на службу, дескать, по воле сердца… Комсомолец, из беднейших крестьян тамбовской губернии, то есть неимущий. В комбеде был раньше кто из ваших?
– Не был… Но мы как есть неимущие, это вы верно сказали, – Павел обратил внимание про себя, что Мария Ильинична вновь вернулась на «вы» и, смутившись, даже чуть отодвинулась в сторону.
Закончили автобиографию с помарками и кляксами, но зато с длинной, старательной подписью. Повозились с анкетой. Она показалась Павлу слишком уж строгой и даже холодной, будто чей-то невидимый пронизывающий взгляд исподлобья. Тут вот обманешь или просто что-то забудешь, и потом с тебя спросится со всей революционной суровостью. И ведь поделом! Пришел сюда, так кайся, коли есть в чем!
– Как придут документы из округа, мы вас вызовем специально… Предписание останется здесь, – Мария Ильинична говорила уже деловым, уверенным голосом, смотрела куда-то поверх головы Павла (должно быть, так и нужно было по всем правилам!) и как будто перечисляла, чтобы не забыть, – фотографию сделаем, у нас имеется свое ателье, специальное. На документ, конечно. Пропуск то есть. А пока вам надо поехать в Лефортово, в казармы. Пока посидите еще тут, обождите, я вам выпишу наше предписание, чтобы на довольствие с завтрашнего дня поставили, и чтобы койку дали. Будете там в наряды ходить. Вам ведь еще полтора года на действительной?
– Так точно, год и пять месяцев.
– Верно…, – Мария Ильинична заглянула в его красноармейскую книжку, – Год и пять. А в «первый дом» не ходите. Мы туда сами бумагу отправим.
– А потом как, товарищ младший лейтенант государственной безопасности? Тут ведь граница далеко…, а я вот…и форма у меня…
– Ведомство у нас одно. Ваши документы, товарищ сержант пограничной службы, мы востребуем. Как положено! – она вдруг заговорила рублеными фразами, словно диктовала важное военное письмо, – Переведем вас непосредственно в центральные органы НКВД. А дальше видно будет. Может, и командируем куда.
Они расстались в этот день ненадолго. Павел скучал один в узенькой комнатушке, с отвращением вдыхал устоявшийся здесь запах пота, словно размазанный по несвежим стенами, и с волнением уже вспоминал, как близко была только что эта уютная (так теперь ему казалось) молодая женщина. И что с того, что полновата, и что ноги тяжелые и слишком короткие, и грудки вроде