е ли равно?»
Если попросить любого жителя Святой Европы назвать имена самых известных еретиков за последний десяток лет, то он или она не задумываясь ответят: «Проклятый Иуда, он же Апостол-отступник Жан-Пьер де Люка! И, пожалуй, еще его друг, совращенный им Охотник, братоубийца и клятвопреступник Эрик Хенриксон, тот бывший командир отряда, что когда-то повязал самого Люцифера...»
Все это будет сущая правда, кроме одного: уж кем-кем, а друзьями я и Жан-Пьер не были. Более того, когда он прекратил свое бренное существование, я даже и не подозревал о том, что имя мое через некоторый промежуток времени начнут упоминать с его именем практически на равных, так сказать, в одной обойме.
Всезнающая людская молва не делает между нами разницы, что вполне объяснимо: грехи наши пред лицом Господа, Пророка и Апостолов столь чудовищны, что молить о прощении кого-либо из этих вышеупомянутых просто бессмысленно. Но если разобраться досконально, кое-какие отличия все же имеются.
Ну, во-первых, грех, совершенный Жан-Пьером, уже понятен из данного ему Пророком прозвища – Проклятый Иуда. Как и Иуда евангельский, он предал своего наставника и благодетеля, испугался, убежал от возложенного на него тяжелого, но почетного бремени Божьего слуги, опозорил своим малодушным поступком святая святых – непогрешимый институт власти Господа на земном анклаве его, носящем гордое имя Святая Европа. Мой же грех не отличался столь глобальным размахом, но был не менее тяжек и уходил корнями в ту стародавнюю эпоху, когда один из первых пастухов ни за что ни про что убил одного из первых землепашцев, доводившегося ко всему прочему ему кровным братом.
Меня не зря приравнивают к Каину-братоубийце – я действительно убивал тех, кого называл братьями и в верности кому присягал на Святом Писании. Убивал жестоко и беспощадно: нападал первым, стрелял в спины, добивал раненых... Они же всего лишь выполняли свой долг, поскольку находились в тот момент у Господа на службе, что только усугубляет мою вину перед ним.
Жан-Пьер де Люка лично никого не убил, и данное обстоятельство можно считать вторым нашим различием. А третье я бы отнес к тем людям, что следовали и за мной, и за ним.
Окружавшие Проклятого сподвижники преклонялись пред его личностью настолько, что без колебаний шли ради него на верную смерть. Эти одержимые люди не считали грех Жана-Пьера изменой. Как раз наоборот, для них он служил ярчайшим примером человеческой смелости и невиданного по дерзости бунтарства – то есть именно тех вещей, которые, по мнению многих романтиков, достойны самого истового поклонения. Последователи гибли, защищая своего кумира, хотя сам он этого ни от кого никогда не требовал.
За мной тоже шли и тоже умирали, но делали это не ради меня и не ради каких-то свободолюбивых идей, коими я сроду не засорял свою черепную коробку, а по более уважительной, более понятной простому человеку с простыми принципами причине, речь о которой и пойдет в дальнейшем повествовании.
На этом можно было бы и ограничить перечисление наших отличий, однако имеется еще и четвертое, и на мой взгляд, не менее важное, но о нем, в противовес первым трем, никто кроме меня знать не может: Проклятый пожалел о том, что ему довелось в процессе его нелегкой и спорной жизни совершить. Пожалел, потому что это ничем хорошим ни для него, ни для его семьи не закончилось. Он пожалел и раскаялся, а я – нет, и каяться ни перед кем, даже перед самим Отцом Небесным, не собираюсь – что сделано, то сделано, я виноват, но совесть моя, как бы дико это и ни звучало, спокойна.
Я знаю заранее, что скажет Инквизиционный корпус по поводу моих откровений: ложь, клевета, наговор чистой воды! Уверяю: это не так. Моя правда, как к ней ни относись, все равно будет ближе к истине, чем чья-либо другая, потому что я – непосредственный участник и свидетель той немыслимой по количеству пролитой крови драмы, начавшейся на холмистых берегах Нормандии, а завершившейся в дремучих лесах на северо-восточном участке границы Святой Европы. И, лишь выслушав меня, можно будет с полной уверенностью судить, а были ли мы с Жан-Пьером теми монстрами, теми продавшими свои души Сатане хладнокровными отступниками, какими нас принято считать.
«Да будет выслушана и другая сторона!» – гласит незыблемый закон истинного правосудия. Так пусть же останется он в силе и теперь, когда заочный смертный приговор с пометкой «без срока давности» мне вынесен...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СТРЕЛОК
1
«– А теперь, сэр, – продолжал доктор, – так как мне стало известно, что в моем округе находится подобная особа, я буду иметь над вами самый строгий надзор днем и ночью. Я не только доктор, я и судья...»
– Какого дьявола!.. – Я, совсем было уснувший, подскочил с нар. За окном, во мраке, грохотали как минимум два байка-«иерихонды». Нашаривая ботинки, я уже было придумал, что устрою отморозкам Ярво и Самми, как вдруг понял – это не они. Звук своих «трещоток» я за столько лет успел изучить до тонкостей и последнее время даже находил в их гвалте какую-то особую прелесть. Партии мотоциклов в симфонии