знал, да никто и не пытался за всю его жизнь намекать ему, объяснять и доказывать, что он очень похож на их давнего соседа по коммунальной квартире, заместителя начальника прядильного производства, где успешно трудилась в молодости мать Разъянбаева.
– Р-раз, ды-ва! На месте! Шагом марш! Стой! Вольно! Можно оправиться и закурить! Та-ак, со строевой подготовкой у нас, вроде, порядок…
Командир по-будённовски лихо обтёр роскошные усы от инея.
– Завтра – оно, конечно, выходной день, правильно, но мы с утреца проявим добровольную инициативу, соберёмся здесь ещё раз, матчасть повторим, и к смотру, считай, полностью будем готовы! Хто имеет какие вопросы?
Охранник Разъянбаев робко поднял руку в кожаной рукавице.
Командир поощрительно усмехнулся.
– Давай, давай, Разъянбаев! Что у тебя будут за уточнения?
Хоть в такие часы и в такие ответственные минуты огорчать начальство в их маленьком коллективе было не принято, Охранник Разъянбаев всё-таки решился на совершение отчаянного поступка.
– Я завтра никак не могу матчасть повторять… Мы завтра играем с друзьями в футбол! Не могу же я их подвести, понимаете…
В комнате с оранжевым абажуром жарко топилась печь, тикали часы с кукушкой.
Священник, одетый в красную спортивную майку с эмблемой «Спартака», поверх которой на грудь его был вольно выпущен большой нательный крест, пил чай, старинной ложечкой поддевая из розетки густое варенье.
Напротив Священника, на невысоком стуле, едва виднеясь из-за стола, сидела крохотная пожилая женщина.
Худощавый Священник внешне был сильно похож на актёра Охлобыстина, только менее наглый физиономией, поэтому и по жизни своей, начиная с самого пионерского детства, он оставался добрым и честным человеком.
После баньки ему было хорошо.
Пот регулярно выступал у Священника на лбу и на запястьях, он старательно отирал прозрачные капли рукавом, но всё равно, отдышавшись, тянулся к очередному стакану с тёмным горячим чаем.
Священник хорошо, полной грудью, вздохнул и улыбнулся.
– Да что Вы, мамаша, на самом-то деле… Благословение у меня есть, не наперекор же я. Ну и что тут такого, что меня куда-то всё к неизведанному тянет, простору постоянно душевного хочется?! Ведь и политика теперь такая – нам в люди рекомендовано больше идти, мирскими проблемами всемерно тяготиться.
Старушка моргнула глазками, хотела что-то сказать, согласиться с любимым сыном, но он вежливо перебил её, продолжил.
– …Мама, да не беспокойтесь Вы, никто ругаться за этот футбол-то не будет! А на утренней службе меня подметит Софроний, лишь бы он не напился… И к Иконниковым в гости я с Вами завтра не пойду, завтра матч важный у нас, хороших людей мне подвести никак нельзя.
Прошли часы всеобщих ожиданий.
На большой кухне маленького городка наступило утро.
Лежащий на диване Дима открыл глаза.
Хоть предметы и обстановка вокруг были знакомыми, привычными и удобными,