совсем ненадолго заехал в эти места? К тому же столько народу уже побывало здесь до тебя. Может быть, они хотя бы подготовили почву? Раз уж ты приехал сюда, то было бы досадным упущением не посмотреть на то, что все остальные сочли достойным осмотра. Как, вы съездили в Париж и не были на Эйфелевой башне? А когда обычный парижанин был в последний раз на Эйфелевой башне? Как, вы съездили в Неаполь и не были на Везувии?
Неаполитанский залив, одно из красивейших мест Европы, издавна был излюбленной целью путешественников. А в центре полукруга, между островами Иския и Прочида на западе и полуостровом Сорренто на востоке, высится величественный Везувий – и, несмотря на дыхание разрушительной стихии, исходящее от вулкана, он вносит существенную лепту в очарование залива. Рыхлые остатки застывшей лавы вокруг вулкана делают почву чрезвычайно плодородной[1], и это одна из причин, по которым люди стремятся к нему. Магма, выброшенная в западном направлении, при остывании становится пористой из-за выделяющихся газов и образует светлую, легкую каменную породу, которая придает этим местам их средиземноморский колорит; она окрашивает «мягкий, светлый, окутанный буквально сельской меланхолией берег в медовый цвет»[2], пишет о своей родине неаполитанский писатель Раффаэле Ла Каприа.
«Здесь все по Вергилию»[3], – восторженно восклицает Ла Каприа, и действительно, в области к юго-востоку от Неаполя начиная с поздней античности можно посетить место действия «Энеиды» Вергилия, пройти по следам главного героя вплоть до входа в Нижний мир у озера Аверно, мимо извергающих серу Флегрейских полей, и осмотреть могилу древнеримского поэта[4].
Всякая эпоха создает себе страну мечты – своими романами, стихами и путешествиями. В XIX веке Неаполь прочно занял место крайней южной точки «гранд тура» – популярного маршрута, по которому жители Северной Европы путешествовали в образовательных целях. Затем художник и писатель Август Копиш нашел рядом с маленьким островом недалеко от Сорренто грот с мистическим голубым светом и превратил Капри в главную резиденцию для приезжих с севера Европы, уставших от цивилизации. Голубой цветок романтиков воплотился на не столь уж далеком острове[5], теперь он озарял своим светом не только западные районы вергилиевского Неаполя, а весь залив. Вскоре этот свет достиг даже мрачного, скалистого Амальфитанского побережья, защищающего залив со стороны полуострова Сорренто «подобно крепости»[6], с его поселениями вроде Позитано, буквально вырастающими из скал.
Ханс Магнус Энценсбергер в своем эссе о туризме, написанном в пятидесятые годы под явным влиянием Адорно, возводит туристические потребности людей к романтической мечте о свободе. Нетронутая природа и нетронутая история «до сегодняшнего дня остаются идеалом для туристов. Туризм – не что иное, как попытка осуществить сокровенную мечту романтиков, спроецировав ее в далекие края. Чем более закрытым становилось буржуазное общество, тем активнее граждане пытались вырваться из него, став туристами»[7]. Трудно представить себе более подходящее воплощение этого стремления к свободе чем сверкающий грот Копиша. Впрочем, и путешествие самого Копиша было скорее бегством от семейных и педагогических оков, чем образованием, а Дитер Рихтер считает, что «стремление на юг нередко было спасением от севера»[8]. Остров Капри стал прибежищем нонконформистов и другой разношерстной публики[9]. Это сообщество просуществовало недолго – из-за логического парадокса, который даже в самом нонконформистском месте порождает очень конформистские процессы: все стремятся именно туда. Энценсбергер полагает, что в тот момент, когда буржуазное общество создает мечту о первозданности, оно уже отказывается от этой мечты. Уже Копиш активно поспособствовал превращению Капри в туристическую Мекку, в качестве «мультимедийного пропагандиста освоения острова» [10] он планировал создать миниатюрные модели Везувия или грота[11]. «В этих благословенных местах ты все равно слышишь шум немецкого поэтического леса»[12], – несколько раздраженно отмечал Теодор Фонтане еще в 1874 году, подразумевая наряду с гротом стихотворение Августа фон Платена, друга Копиша, о рыбаках с Капри.
Вплоть до двадцатых годов туристические «райские места» навязывались публике все более активно. «Зачем куда-то ехать?» – спрашивает Зигфрид Кракауэр, редактор «Frankfurter Zeitung», в романе «Георг» устами главного героя, который спасается от весенней суматохи в кинотеатре, где ему на экране немедленно показывают все то же весеннее солнце. Какие первые кадры он увидел? «Голубой грот нависал совсем рядом и одновременно сиял вдалеке, как он никогда не мог бы сиять в действительности»[13]. Друг Кракауэра, молодой композитор Теодор Визенгрунд-Адорно, уже тогда знал всю подноготную этого феномена – задолго до того, как под именем Адорно он прославился своими нападками на любые формы проведения досуга, в том числе на путешествия: компания Томаса Кука, изобретателя