луки, ты тоскуешь, зовёшь, ты пишешь мне… И вот ты встаёшь в моей памяти – не избалованный, не эгоист, а тот, прежний, бесконечно любимый Искандер…
Это было восемь лет тому назад. Ты коснулся руками моего лица, пальцы твои легли на мои волосы, и с необычайной явственностью я – помню – ощутила тогда, как чёрные пряди, словно мягкое крыло птицы, скользнули по моей щеке.
Взгляд твой говорил о многом, но ты уронил первые пришедшие тебе в голову слова, которые лишь для меня звучали по-особенному. Что бы ни произнесли тогда твои уста, я услышала бы лишь те слова, которые ждала. Сейчас я с радостью думаю о прошлом. Я вспоминаю… Моя любовь к тебе, слышишь ли ты, Искандер, моя первая любовь и первая радость родились именно тогда. Воспоминания об этих минутах я храню в себе, как самое дорогое, лучшее. Только тогда ощутила я, как прекрасна жизнь, какое необычайное волнение, радость, счастье, именно счастье – жить.
От прошлого осталось ещё много грязи, пошлости, много недостойного настоящего человека, каким должен быть наш советский человек. И если в борьбе с несправедливостью и мерзостью меня порой охватывало отчаяние, то воспоминания о дорогих минутах согревали, придавали мне новые силы. Не удивляйся и не смейся, Искандер.
Помнишь ли ты нашу первую встречу?
Я любила мечтать. Мне всё чудилось что-то прекрасное, необыкновенное, зовущее, хотя мне было очень трудно жить, – ведь я была совсем одна, ещё глупенькая девчонка, – но я верила, что существует, есть это прекрасное, радостное. Я верила, мечтала, но всё это было в моём воображении, где-то в стороне от моей жизни. О чём мечтала я, чего ждала? Я сама не знаю. Это было неизъяснимое чувство без названия. Это было ожидание томительное и необычайное, как предчувствие. Представь себе, что ты стоишь на краю высокой скалы, прямо под небом и солнцем, вдыхаешь свежий морской воздух, хочешь лететь, но нет крыльев у тебя. Представь себе это, и ты поймёшь меня.
Я стояла на вершине скалы, у самого её края… Вдруг что-то толкнуло меня. Ветер. Свист. Я вскрикнула, закрыла глаза… я падала. И вдруг наступила тишина. За спиной моей незримые раскинулись крылья. Они плавно несли меня по воздуху. Я взглянула вниз – там было море.
Всё изменилось… Я стала иной.
Маленькая глухая татарская деревушка Ялгаш. В ней я родилась, в ней жил мой отец, он никогда не видел других мест. А я жила в Москве, побывала в Ленинграде, видела Харьков, Ташкент, Баку. Отец был неграмотный, а я, его дочь, свободно говорю не только на родном татарском языке, но и по-русски, по-английски. Отец всю свою трудную, полную лишений жизнь провёл пастухом, да так и умер возле овец. Возле чужих овец.
Он часто болел, бедняга, и ни разу ему не довелось увидеть врача. А я – дочь пастуха – сейчас сама врач.
В письме трудно рассказать, как я узнала, поняла жизнь, как я добилась всего этого и как теперь я счастлива, как полна желанием жить.
Недавно я прочла одну книжку. Она доставила мне много радости: в ней я увидала себя. Герой её из нищеты, со дна поднялся на гребень жизни, подобно тому, как это было со мной.
Прости, мой далёкий, что пишу так беспорядочно. Мысли теснят одна другую, твоё письмо вызвало столько воспоминаний.
Я вижу себя и такой, какая я сейчас, я вижу себя и прежней, я чувствую, что многого добилась, я радуюсь и без страха смотрю вперёд, где мне предстоит ещё немало трудного.
Пишу тебе письмо, а сама слушаю по радио «Неоконченную симфонию» Шуберта. Какое богатство звуков! В них погружаешься, они подхватывают тебя и несут, и несут… Вначале тихие, мягкие, нежные, постепенно усиливаясь, они звучат, как гром, потрясающий всё. Опять утихают и вновь разрастаются, словно буря.
Нет! Пока не дослушаю – подожду с письмом.
Рядом сидит Кадрия. Даже она говорит:
– Мамочка! Такая хорошая музыка, а ты не слушаешь!
Рафаэль спит. Он спит так же, как и ты, подложив ладонь под щёку. Чему-то улыбается во сне.
Кадрия задумалась. Ей уже семь лет. Ты бы не узнал её, Искандер! Она сильно выросла, стала умной девочкой, иной раз вызывает удивление взрослых своей сообразительностью.
О чём думает моя дочь? Может быть, о том, что принесёт ей завтра мама, придя после службы домой, а может быть, и о том, почему же так долго не возвращается папа…
Мы сидим тихо, мы молчим. А звуки льются и льются. Звуки любви и ненависти. Здесь, далеко от Москвы, симфония Шуберта звучит как-то по-особенному сильно.
И в этой глуши я не чувствую себя одинокой, отрезанной от мира.
Москва! Ты не забыла меня. Ты помнишь о нас, ты посылаешь в далёкие уголки нашей земли бессмертные звуки творений великих композиторов, прекрасные слова поэтов, чудесные голоса певцов, ты несёшь, Москва, земле своей всё лучшее из того, что создал человек. Прими же за это моё спасибо.
Продолжаю письмо. На чём я остановилась? Ах, да. Я говорила о себе.
Был 1923 год. Устав скитаться – жизнь до этого не улыбалась мне, – я приехала в Казань и поступила на рабфак Казанского университета.
В первые же дни от избытка радости, счастья я была