Пришлось сверху футболки надеть теплый кардиган, закутаться в него и ждать. Вокзал опустел, толпа рассеялась, осталась я со своим чемоданом, промокшая и уставшая, с остывшим стаканчиком кофе в руке. Ноги в отрытых босоножках промокли, к горлу подступил сухой кашель. Мне хотелось плакать. Не знаю, от чего именно. Я почувствовала какую-то безысходность, одиночество. Такой большой город, так много людей, а я одна посреди этой серости.
И как только передо мной возник силуэт мужчины в клетчатой рубашке, аккуратно заправленной в брюки, я расплакалась. Он обнял меня, а я прижалась к нему всем своим замерзшим телом. И на душе стало спокойнее. Я теперь дома, и здесь он – Гай, теплый и уютный.
Мы, наверное, нелепо смотрелись с ним со стороны: важный, деловой мужчина и растрепанная, промокшая до ниточки девушка, с размазанной тушью и дрожащими коленками. Вокруг ни души, только крупные капли дождя, с силой бьющиеся об асфальт, звук приближающегося поезда, и где-то вдалеке бродячая собака, скрывающаяся под железными лавочками.
Я отдала этой собаке всю еду, которую мама аккуратно сложила в мою сумку, и, взглянув в грустные глаза, погладила ее по мокрой морде. Сзади нас злился Гай, но он выглядел слишком замученным, чтобы что-то говорить. Только, когда мы сели в машину, он вежливо протянул мне влажные салфетки и попросил вытереть ими руки.
– Прошу тебя, Аврора, больше не трогай уличных животных, от них можно подцепить какую угодно заразу, – сказал он и завел машину.
Теперь я проснулась окончательно. Моя привычная жизнь снова со мной, и в ней голос Гая, тихая музыка, играющая в его машине, длинные дороги, у которых нет конца, магазины со светящимися вывесками, модно одетые люди. Я смотрела в окно и так ждала вида моря, но перед глазами мелькали только многоэтажки, бутики и рестораны. И никаких волн, бьющихся о берег.
Ты уезжаешь на два месяца из своего родного города, а приезжаешь в совершенно чужой. Такое может быть, если только родной город – родной, только потому, что ты там родилась.
Проходит время, и ты обязательно возвращаешься… только без души. Она остается в совершенно другом месте. Наверное, абсолютное счастье выглядит так – в своем любимом городе и со своими любимыми людьми. Но такого не бывает.… Если и бывает, то ты вскоре просыпаешься, потому что сон не может длиться дольше, чем жизнь.
Я сидела напротив яркого монитора и старалась сосредоточиться на романе, который мне приходилось редактировать. Перед глазами мелькали слова и предложения, никак не связывающиеся между собой по смыслу. Собственные мысли не давали приступить к работе.
В кабинете становилось душно. Я встала и приоткрыла окно. Небо заволокло серыми тучами, мелкий дождик моросил по крышам. За всю пасмурную неделю ни разу не выглянуло солнце, и я ощущала, как меня заключает в свои объятия преждевременная осенняя хандра.
В дверь постучались, и через секунду на пороге появилась высокая блондинка с красной помадой, одетая в стиле восьмидесятых. Это была Софи.
– Аврора, давай выпьем кофе? А то я сейчас впаду в глубокую депрессию. Глаза закрываются, в своих мечтах я уже давно дома, сплю, закутанная в теплое одеяло, – она села на мое рабочее место и повернулась вместе со стулом ко мне.
– Даже не знаю, у меня так много работы накопилось, – сказала я, сев на подоконник, – даа, выглядишь неважно. Опять всю ночь гуляла?
– Ооо, – вздохнула она, ехидно улыбнувшись, – не то, чтобы гуляла. Познакомилась в кафе с мужчиной, и мы всю ночь катались по городу на его шикарной машине.
– Теперь все понятно.
– Нет, ты даже не можешь себе представить, какой он. Красавец, богатый, конечно, ему лет пятьдесят, но возраст для меня не имеет значения.
– Даже если бы ему было шестьдесят?
– Пусть, но при условии, что он сможет доставить мне удовольствие, – снова эта самодовольная ухмылка нарисовалась на лице Софи.
Я решила промолчать. С Софи можно было весело провести время иногда, но не более того. Наши интересы во многом расходились, ей нравилось наряжаться и почти каждый вечер заваливаться с подругами в какой-нибудь бар или клуб, а я предпочитала театры и кино. Но, несмотря на свой ночной образ жизни, Софи любила книги и творческих людей. С ней можно было обсудить Гюго, фильмы с Одри Хепберн и классическую музыку. Вообще, эта двадцатишестилетняя девушка меня всегда удивляла своим неординарным и противоречивым характером.
– Ладно, пошли пить кофе, – я спрыгнула с подоконника, взяла сумку и обернулась к Софи, – готова?
– Да, – она поправила яркую зеленую юбку, которая задралась наверх, – пошли в кофейню, здесь недалеко.
– Ну, рассказывай, как съездила к родителям? – блондинка откинулась на спинку стула и посмотрела на меня, – тебе так идет загар.
– Хорошо. До сих пор не могу поверить в то, что все-таки вернулась.
– Не хотела возвращаться?
– Не хотела.
– И не надо было. Человек должен быть там, где ему хорошо, вроде так говорится?
– Почти. Но у меня другой