сть, да побаиваются. К примеру, привидений. Медведей на липовой ноге. Вурдалаков, которые на могилах кость, ворча, грызут. Кое-кто, конечно, чихать хотел на всю эту чертовщину. Зато трепещет при виде мышей, пауков, грузовиков с бандитами или маленьких яблочных червячков.
Знавал я человека, отважного на девяносто, как говорится, девять процентов. Лишь один – совсем завалящий – процентик страшно боялся смотреть на себя в зеркало. Случайно глянет, и в обморок.
А нашей девочке решительно всё было нипочём. Родители её до поры, до времени радовались, любуясь на медали за доблесть и отвагу, на водах и в огне. Но когда девочка объявила, что в мужья возьмёт только Кощея Бессмертного с упряжкой Змеев Горынычей и дворцом из костей человечьих, – родители кинулись к докторам.
Им сразу посчастливилось. Целитель и магистр Песадийо, известный под именем Аж-мороз-по-коже, осмотрел девочку.
– Замечена нехватка чувств, – сказал целитель, пошептавшись с магистром. – Случай не из простых. Начнём по капле перед сном. Вот вам специальный лечебник – флакон на полный курс! Хорошо если в комнате будут поскрипывать двери и половицы, трепетать огоньки свечей на сквозняке, а ветви деревьев царапать окна. Чудесно, если бабушка жалобно повоет в уголке. А мама погоняет папу веником по квартире. Всё это усилит действие лекарства. Немного личного участия, и девочка, уверены, пойдёт на поправку.
Иллюстратор Александр Дмитриевич Дорофеев
© Александр Дорофеев, 2018
© Александр Дмитриевич Дорофеев, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4485-7259-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Дон Оррор, или магистр открывает флакон
Зимней ночью я оперировал картошку-синеглазку.
Стенала вьюга на дворе. Казалось, ноет и канючит – «пу-у-у-с-с-с-ти-и-и!»
О, как тоскливо, одиноко в моём пристанище. Картошка всё не оживала. Я распахнул форточку.
Вздохнула вьюга и протянула руку. Чёрную, но бледную. Коснулась моего лица.
– Гуляй, гуляй, вьюга! Чего ты хочешь? – промолвил я, пытаясь затвориться. Не тут-то было. Лохматая тень выперла из беспокойной ночи. Сверкнули круглые глаза.
– Пу-ссс-ти!
Я отшатнулся и упал, едва не растоптав картошку.
– У-у-у-х-х-х, – пронеслось по комнате.
Нет, то не вьюга, гулявшая, как прежде, за окном. Некто – маленький и безобразный – ввалился в дом. Свет померк, но я чувствовал – он рядом.
– Кто здесь?
И даже вьюга стихла, затаившись. Пока на ощупь, страшась прикосновений, я лампу разжигал, всё слышал за спиной – возню, сопение да костяное щёлканье. Наверное, зубное.
И озарилась комната – вот жуткое виденье! Зловещий карлик-горбунок! Кривой, как ятаган, носище. Оливковые грязные лохмотья. А пальцы-когти цепко ухватили синеглазку.
– Патата? А нет ли фиников, сеньор? – он хрипло буркнул, глядя исподлобья. – Немного фиников для бедного скитальца.
Заворожённый, поднёс я горсть румяных фиников, уже пошедших было на поправку. Они и охнуть не успели. А карлик встряхнулся, приосанился, перебирая носом лохмотья на груди. Затем он повертел картошку – так да эдак. Склонился к ней, прощупывая пульс.
– Залечили, сеньор, залечили. Прививки бесполезны, – и живо уколол картошку когтем где-то между глаз. – Хотя надежда есть…
– Да кто вы такой?! Не сдержался я. – Сожрать мои финики! Поучать магистра!
– Дон Оррор, к вашим услугам.
И вдруг он растопырил крылья, как майский жук, будто приглашал к дружескому объятию.
Я остолбенел. Безрукий, но крылатый карлик!
– Ужас! – пискнула земельно-корнеплодным голоском моя картошка-синеглазка. – Так звучит его имя на языке американских пататас, моих дальних предков, – она подмигивала мне всем, чем только могла. – Вглядитесь, это попугай!
Действительно, большая птица, клюв крюком, и оперенье. Нормальный говорящий попугай.
– Увы, увы, – вздохнул дон Оррор. – Не так уж я нормален. Я стар, рассеян и забывчив. Всё путаю! Кто я такой, на самом деле, – то ли карлик, то ли птица, то ли пустоголовая картошка-синеглазка, неблагодарная патата, которую вернул я к жизни. Пожалуй, триста лет скитаюсь в этом мире.
Бесспорно, попугай был речист, галантен, муй гентиль, как говорят на родине картошки. Но и самый отсталый осёл, протяни он три века, наберётся ума-разума. Дело в среде обитания.
– Откуда же вы родом, дон Оррор?
– О, там не ступала нога человека. А раз ступившая, не возвращалась, – он призадумался. – О чём я? Ах да, ещё горсть фиников, и я поведаю о бестиях, невиданном зверье – отродье редком и зловредном…
Картошка-патата позеленела, прикрыв синие глазки. А я устроился, как мог, оплакивая финики и сомневаясь в каждом слове дона Оррора –