но в интеллектуальной издательской системе Ridero
Холодный октябрьский вечер. Нудный мелкий дождь, который день, сеется с осеннего неба, превращая землю под ногами в сплошную хлябь. Освещения тут, как никогда не было, так, вероятно, никогда и не будет. Во всяком случае, в этом веке, я думаю. Уличные фонари кончились там же, где и асфальт. Там, где закончили когда-то строить новые дома. Они подступали к этому месту с разных сторон, где-то следуя направлениям старых извилистых улиц, а где-то сметая все начисто. Эти новостройки съели почти все деревянные дома в этом районе. Старая пожарная часть стала чистым недоразумением, таким же реликтом, как окаменевшие яйца динозавров в горах, они там лежат, но никто уже не знает, когда и зачем они там появились.
Но в самом центре этой застройки, по какому-то недоразумению, сохранились несколько домов моей улицы. Дома моего деда давно уже нет, как нет и самого деда. И пса. На этом месте – пустырь. Вокруг него – сплошные заборы темных «замороженных» строек, а рядом с заброшенными домами, отмечавшими пересечение двух, некогда существовавших здесь, улиц стоит, чудом сохранившийся, деревянный столб со скрипучим железным фонарем наверху. Он раскачивается на холодном осеннем ветру и, время от времени, бросает лучи света на покосившиеся заборы и разбитые окна.
Я иду вдоль домов, с трудом нащупывая твердь под ногами. Когда-то мне, совсем, не нужен был свет, чтобы найти тут дорогу. Но прошло уже двенадцать лет с тех пор, как я последний раз шла здесь. Правда, в другую сторону. И обещала себе, что никогда больше не появлюсь в этом месте. Но время течет, и все изменяется. И мы тоже. И теперь я решила что, во что бы то ни стало, найду этот дом. И войду в него. Потому, что у меня есть цель.
И дом, наконец, вырастает из серой пелены дождя. Удивительно, что из огромного частного сектора, уцелел именно он. Такой же серый и мрачный, каким я видела его последний раз, ранней весной, двенадцать лет назад. Даже окна у него, похоже, целы, просто, закрыты ставнями. Я толкаю калитку в покосившемся заборе, но она заперта. Дверь над низким крылечком – тоже. Но, не похоже, чтобы тут кто-нибудь жил. Я спускаюсь с крыльца и, в темноте, пытаюсь нащупать на нем доску, которая должна сдвигаться в сторону. Отодвинув ее, засовываю руку под крыльцо. Крючок от засова там, на своем месте. Остается только открыть дверь и войти. Я на минуту застываю на крыльце, почти передумав заходить. Но, раз уж, я решилась и пришла, то надо идти до конца. Я уже готовилась вставить крючок в отверстие в двери, как послышался звук подъезжающей машины, свет фар мелькнул совсем рядом.
Я спрыгиваю с крыльца и прижимаюсь к забору, пытаясь укрыться за массивным столбом, на котором держатся высокие ворота. Встреча в таком месте, в темное время суток, ничего хорошего не сулит. К счастью, машина останавливается на углу, и ее фары гаснут. Надо бы потихоньку убраться, подобру, поздорову. А то, если попаду на какую-нибудь разборку, то рискую получить, в лучшем случае, шальную пулю. Но меня раздирает любопытство. А любопытство сгубило кошку. Кому же это понадобилось, тащиться именно сюда в такое время? Враждующие группировки, обычно, предпочитают встречаться там, где есть лучший обзор местности. А сбросить труп можно было и на какой-нибудь из строек, в начале квартала.
Открывается дверь машины, из-за нее выскальзывает высокая худая фигура. Парень подбегает к дому и опускается на колени возле крыльца, в том самом месте, где несколько минут назад стояла я. Сердце у меня заколотилось так сильно, что я испугалась, вдруг его стук услышат? Это мог быть кто-то из тех, кто приходил сюда ранее, однако же, любой, кто жил в подобных домах помнит, где хозяева любят хранить крючок. Поэтому, я решаю, еще немного понаблюдать. А парень, не замечая меня, некоторое время шарит под крыльцом, а затем, чертыхнувшись, поднимается на ноги. И тут свет полной луны, пробившись сквозь косматые тучи, падает ему на лицо.
– Алешка! – я не смогла сдержать крик, выступив из тени.
Дальше все разворачивалось стремительно и на уровне инстинктов. Он, не раздумывая, прыгнул на звук, проводя знаменитый выпад Мастера. А мое тело, столь же инстинктивно, провело соответствующую подсечку. Алешка, задев об крыльцо и налетев на меня, плюхнулся прямо в грязь.
– Уймись, Хорек! – рявкнула я, уже сидя у него на спине.
Он, наконец-то, узнал меня, и, ужом выскользнув из захвата, сгреб меня в объятия:
– Инь! Ты здесь! Не может быть!
Я невольно улыбнулась ему в ответ:
– Это, и в самом деле, я! И раз мы здесь, то нам стоит войти в дом. А если ты меня выпустишь, я найду-таки крючок, который ты у меня выбил.
– Я никуда теперь тебя не отпущу! Я слишком долго тебя искал! А на крючке я, только что, лежал, – торопливо отвечает Алешка, улыбаясь во весь рот.
Затем он присаживается на корточки и пытается нашарить на земле крючок одной рукой, не выпуская при этом из другой мою руку. Я опускаюсь рядом:
– Я никуда не сбегу, раз уж, пришла сюда и сама тебя окликнула. У меня, ведь, была возможность тихонько смыться, но я ею не воспользовалась.
Хорек нашел,