заключенных. Его осудили, приговорив к смертной казни. Родители Дэвида приехали сюда и пытались откупиться, забрать с собой сына, обвиняя Пати, что это она сделала его таким, а Гранд – не его ребенок. Но они так были похожи, что это казалось смешным. Дэвид умер за день до казни, он бился головой о стену, пока не разбил ее полностью. Ему уже никто не мог помочь.
– Но ведь Гранд не употребляет уже долгое время, восемь лет, если я правильно запомнила, – нахмурилась я.
– Дэвид тоже не употреблял, пока не сорвался, – печально покачал головой папа.
– Боже, – прошептала я. – А Гранд знает об этом?
– Нет, знаем только я, Маргарет, Патриция, Тео и ты. Слушания были закрытыми, я заплатил тогда большие деньги. И надеюсь, что ты понимаешь, почему я так прошу тебя ответить мне честно. Любишь ли ты его? – Папа нетерпеливо ожидал ответа.
– Нет, – выдохнула я. – Не люблю, да и не любила.
– Оливия, ты моя плоть и кровь. Я отдам жизнь, только чтобы ты была счастлива. После того как обо всем узнал, я был рад стечению обстоятельств. Ты начала новую жизнь за океаном, и я вздохнул спокойно. Но вот вы все опять собрались. Мне действительно жутко, Гранд смотрит на тебя не так, как брат. Я мужчина, и знаю это. Не хочу, чтобы ты повторила судьбу Пати, понимаешь?
– Тебе не о чем волноваться, – прервала я его. – Гранд – похотливый кролик, это его нормальное состояние. Давай забудем этот разговор, ну до той части, где ты мне рассказал про его отца.
Я пыталась дышать ровно, спокойно, не выдавая себя, но… Всегда было «но», когда упоминался Гранд. Неужели его судьба предрешена? Почему ему никто не хочет помочь? Рассказать все, чтобы он знал и не повторил ошибки?
– Хорошо, – выдохнул папа. – Тогда как тебе идея пройтись по магазинам, а потом пообедать где-нибудь?
– Отличная. Все решат, что я твоя юная любовница. – Шутка сама слетела с губ, как и улыбка. Ведь думала я совсем о другом.
– Оливия, – пожурил он меня, – пусть завидуют, что у меня такая красавица дочь.
Я продолжала улыбаться, обдумывая все, что было сказано, и прислушиваясь к своим чувствам.
Хочу ли я отомстить? Хочу ли усугубить положение Гранда? А если он сломается после этого?
«Да почему я волнуюсь о его чувствах? – тут же возмутилась я. – Он никогда не думал обо мне, никогда не раскаивался в содеянном. Такой человек ни за что на свете не станет искренним и живым».
У меня в рукаве теперь хранился джокер, и даже если Гранд не напишет мне это письмо, то унижение, которое познала я, он вкусит. Я предложу ему отравленное яблоко на золотистом блюдечке, когда он этого не будет ожидать.
Ведь получается, Гранд своей выходкой сломал жизнь не только мне, но отцу и своей матери. А обвинял меня во всем! Лицемер! Он заставил мучиться трех человек, заставил терпеть боль, разрывающую изнутри, и жить с ней годами.
Гранд – законченный эгоист, не отличающийся от своего отца, избивавшего Патрицию. Отсюда и склонность к грубости.
Да, все правильно,