Изагор. Катя Шафто

у что некому нести ответственность: они, может быть, уже мертвы, равно как и те, кто понес сам беспредел. В Изагоре небесные светила тусклые, как глаза ворута, а тучи на небе серо-фиолетовые, как плащ Антии, одной прекрасной эльфийской девы, что соблаговолила ступить на порог одного захудалого трактира…»

      Взгляд плавно перетек с бесценной серебряной застежки плаща в виде головы лисицы в профиль на маленькую грудь девы, обтянутую плотной светло-фиолетовой тканью, а потом – на тонкие пальцы, ласкающие деревянную столешницу.

      – Привет, безымянный… Ненавижу твое имя, то есть, отсутствие имени. Мне как обычно, – хлопнула она ладонью по столешнице и устроилась на высоком стуле поудобнее. – Как дела?

      Дверь открылась, впуская в зал громилу-орка. Зловонный ветерок хлестнул по плащу Антии, когда он прошел мимо к своему косоногому столику. Там орк сел на стул и стал хмуро дожидаться, когда к нему подойдет обслуга.

      Антия прижалась губами к стакану, полному пенного квара, ее любимого напитка, делающего кости легкими, как перья, но при этом не будучи незаконным.

      В разбитом окне рисовались горные хребты, намалеванные в три мазка чьей-то умелой рукой: черные на фоне чернеющего неба, слегка отливающие серебром; луна взошла, бледная, как лицо жертвы вампира, морщинистая, неуклюжая и одинокая на бесконечной небесной ткани.

      Пахло ночной свежестью, хлебом, кваром и орком.

      – У тебя свечи догорают, – сказала Антия, качнув головой в сторону плошки с потухающим на дне огоньком. – Тебе достать новых? Я завтра как раз иду к Панси.

      Ответ отрицательный. Дева пожала плечами, худенькими, как у пятнадцатилетней девочки. Отпила из стакана, утерла губы пальцами.

      – Сегодня тихо было, безымянный? Никто не докучал тебе? – Она помолчала, глядя в стакан; тонкие бровки хмуро сошлись на переносице. – А я тебе вот что скажу: никогда я не бываю такой болтливой, как здесь, с тобой.

      Антия вскочила со стула, бросила на столешницу несколько монет, накинула на голову серо-фиолетовый капюшон и растаяла, словно дым, призрак прошлого, неизменно возвращающийся, когда приходит его время.

      Стаканы вымыты. Ночь стекается со всех углов трактира, собирая в них пыль черными комками, и особо пьяным посетителям они кажутся мстительными духами.

      Орк уже надрался, уронил голову на стол, опасно трещавший под весом этой глыбы, обтянутой болотно-зеленой бугристой кожей. Раздался мощный храп.

      Неплотно закрытая дверь распахнулась порывом ветра. В черном проеме стоял некто, облаченный в старый поношенный коричневый плащ. Неизвестный сделал шаг вперед, ступая за порог, потом еще – в освещенный умирающей свечой круг.

      – Что тут у вас наливают, колхи?