были демонски долгие два дня. Черные маги сопротивлялись отчаянно, вцепившись в эти стены магией и оружием. Отступать им было некуда. Им, творящим черные обряды, якшающимся с демонами и режущих людей на поганых жертвенниках, милости не ждать, и снисхождения не видеть. Из таких замков не берут добычи, не продают в рабство дворню и не отпускают за выкуп владетелей. Всех в этом замке ждала смерть в очищающем огне.
И оттого осажденные встали насмерть, щедро поя каждый дюйм отданных стен кровью, что нашей, что своей.
Да только и наши маги не зря ели свой хлеб. Именно поэтому я сейчас стоял укрытый хитрыми чарами и ждал. Ждал, пока на замковой стене появится высокая, одетая в ритуальные просторные одеяния фигура.
Мой лук был уперт рогом в землю, тетива – пуста, а тело расслабленно. Что там происходит вокруг, не моя забота. Мое дело сейчас – высокая темная фигура. Хозяин этих мест. Каждый раз, когда мы были уже близки к тому, чтобы взять главные ворота и, опрокинув сопротивление защитников, ворваться в замок, он появлялся на стене. Он появлялся – и штурм захлебывался, наши откатывались назад, зализывать раны и перегруппировываться.
А некромант, собрав богатую дань нашими жизнями, снова оставлял стены.
Если бы не его поганая магия, Зубастый Замок был бы взят сходу.
Поэтому сейчас я стоял, держа наготове лук, закрытый магами от глаз и волшебства, а передовой отряд герцога Равенского изо всех сил долбил вражеские ворота, выманивая на себя черную тварь.
Если бы еще не эта лошадь…
Он появился, когда я уже почти поверил, что в этот раз обойдется, что вот сейчас, еще немного – и мы победим. Появился – и поле боя на краткий миг замерло. И незримый маятник удачи качнулся, уходя на вражескую сторону. Я вскинул лук. Черный развел руки. Стрела мягко легла на тетиву. Пальцы щипком захватили витую жилу, и она, преодолевая сопротивление мореного дерева, потянула, выгибая, рога лука. Запястье коснулось нижней челюсти и остановилось. Я всей спиной ощутил замершую, напряженную силу, заточенную в теле лука. Маг на замковой галерее – темный контур на фоне ясного неба. Отличная мишень. Проклятая литания, неслышная отсюда, но ощутимая всей шкурой, полилась со стены – и стальное жало совместилось с черным сердцем. Отступник вскинул руки, готовясь спустить на наши головы проклятие – и я отпустил в полет оперенную смерть.
Стрела ушла вверх красиво, как в песне, со свистом рассекая воздух в полном безветрии. И вошла точно, куда метил. Колдун так и не успел завершить свое последнее заклятие, моя стрела успела раньше, оборвав оскверненную жизнь.
И это было последнее, что я видел перед тем, как мир взорвался багровой вспышкой и непереносимой болью, и я перестал быть.
Глава 1
В аудитории было тихо, только перья натужно скрипели, стараясь поспеть за усыпляюще монотонной речью. Уже которое занятие наставник Бельтрам посвящал внимательнейшему изучению труда одного из талантливейших лекарей прошедших веков. Талант лекаря, по моему глубокому убеждению, куда больше простирался в сторону стихосложения, нежели целительства. А вот наш учитель, превосходно владеющий историей данной науки, начисто был лишен дара чтеца, поэтому заритмованные строки навевали сон в два раза быстрее, чем обычная лекция.
Если полынь в сундуке, то защитою служит от моли.
Опухоль под языком вместе с медом она исцеляет.
Также и черный синяк, что вокруг возникает обычно
Впадины глаза очистить сумеет лекарство такое.
Звон из ушей изгоняют полынью, но с бычьею желчью1…
Широких знаний человек был этот лекарь, право слово. В одном стихе охватить и моль, и синяки под глазами, и звон в ушах. А что, надо поэкспериментировать. Два последних симптома – распространенная вещь среди школярской братии. Только вот уточнить бы, бычью желчь надо в каких пропорциях с полынью намешать? И стоит ли интересоваться мнением на этот счет наставницы Невены, преподающей нам травоведение?..
Я уже вознамерилась растревожить сонное царство животрепещущим вопросом (заодно хоть кисть передохнет!), как в дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, в аудиторию просунулась лысая голова секретаря Ильфина.
– Прошу прощения, наставник Бельтрам, но директор Паскветэн вызывает к себе Шелу Кассади.
Наградив меня печальным, с оттенком скорби, взглядом по поводу того, что мне теперь не удастся вживую приобщиться к мудрости лекаря прошлого века, учитель кивнул на дверь. Я простеньким заклинанием высушила чернила в конспекте, смела писчие принадлежности в сумку и выскочила из класса, гадая, зачем могла понадобиться директору посреди урока. Серьезных грехов за мной в последнее время, вроде бы, не водилось, заслуг тоже…
Пустынные в час занятий коридоры школы, две лестницы, приемная. Молчаливый секретарь, из которого не то, что объяснения, «здрасте» и «до свидания» иногда было сложно выдавить, сразу прошел за свой стол, а мне только взглядом на дверь указал.
– Директор Паскветэн? –