что уходить ему не хотелось.
– Сегодня или завтра встретимся, ведь верно? – говорил Алексей.
– Верно, – вздыхал я.
– Точно встретимся? – настаивал он.
– Точнее не бывает, – ещё горше вздыхал я.
– Ну, тогда ладно! – уже на дворе резюмировал Песников.
Ушли и юницы: Татьяна и Саша.
– Я вам ноутбук принесу, – сказала последняя. – Вам надо ж на чём-то монтировать фильмы. Пусть пока будет у вас.
– Ну, принеси, если не жалко, – согласно ответствовал я. – Я давно уж не щёлкал по клавишкам.
– Я маленького покормлю, да тоже пойду, – сказала Оля Конихина.
Я ничего не отвечал ей, я не знал, что мне ей ответить.
– Вы можете взять его на руки, если хотите, – ещё говорила юница. – Но только ему нужно поддерживать голову.
– Я знаю, – сказал я, беря на руки слабосильный приплод.
Впрочем, брать так приплоды мне уж тоже давно не доводилось – я волновался немного. Оный смотрел на меня простодушно, доверчиво.
Оля лишь в юбочке, с грудью нагою, взяла из рук моих сына, стала кормить. Я смотрел на неё прямо, по своему стародавнему праву. Несколько минут приплод насыщался, я сидел и смотрел. Хорошо было сидеть рядом с кормящею грудью юницей. Олечка отчего-то вдруг покраснела. Глядя на неё, возможно, и я покраснел.
Юница отняла приплод от груди. Младенец срыгнул, Оля обтёрла ему салфеткой лицо.
– Подержите, Савва Иванович, – снова сказала юница. Я принял на руки сытый приплод, Оля обтёрла влажную грудь полотенцем. Всё, – сказала она. – Вы теперь можете его положить.
Я исполнял её просьбы беспрекословно. Мы помолчали. Оля на меня не смотрела.
– Савва Иванович, потрогайте, пожалуйста, мою грудь, – попросила юница.
Я промедлил немного. Потом ладонью горячей грудь юницы погладил. Потрогал соски. Оля склонила голову мне на плечо. Прикрыла глаза. Приплод присмирел, он не препятствовал обоюдному нашему безмолвству.
– Ещё, – попросила юница.
Я сдавил её грудь посильнее.
Оля движение сделала, будто на себе юбку собиралась расстёгивать.
– Не делай, пожалуйста, глупостей, милая, – сказал я юнице насколько возможно спокойней. Голос мой, правда, снова на мгновенье пресёкся.
Олечка остановилась, не стала глупостей делать. Лишь вздохнула украдкой.
– У меня грудь теперь главенствует, – сказала юница. – На ней ощущения ярче, чем даже внизу, – тут Олечка бросила взгляд туда, где юбочка, где низ живота. – После родов так стало сразу. Это, наверное, пройдёт?
– Я думаю, да, – ответствовал я. И тут же разговор перевёл: «Как дома? Как мать? Помогает тебе?»
– Это да! – сказала юница и вдруг рукою своею мою руку прижала, слегка сжимающую юницыну грудь. Быстро-быстро задышала она, но потом успокоилась. – Но она так пьёт, что я беспокоюсь за маленького. Вдруг она его уронит или ещё что-нибудь… Я даже стараюсь вообще бывать дома поменьше. Но зимой же не станешь целыми днями по улицам