же прошёл слух, что на москваше разрыли еврейское кладбище. Уж почему еврейское, трудно сказать, только звучало это как-то таинственно и, для некоторых, обнадеживающе.
Сейчас на фоне неба и ажурных конструкций моста неподвижно застыл огромный экскаватор. Ковш брошен к подножью выскобленной земляной трёхметровой стены, от него к вершине стрелы уходили расслабленные тросы и цепи. Начало июня. Земля на срезе сочилась ручейками прозрачной воды. Тут и там из расцарапанной зубьями ковша стены на высоте человеческого роста торчали корни деревьев, камни и еще какие-то черные доски. «Наверное то – гробы» – у Ильи мурашки побежали по спине. Гробы располагались торцами на восток, и экскаватор, пятясь на запад, срезал их перпендикулярно, слой за слоем. Это обстоятельство благоприятствовало тем, кто сейчас находился у подножья своеобразного колумбария, поскольку возится со вскрытием трухлявых ящиков не приходилось. С другой стороны, всё содержимое могилы нельзя было увидеть сразу, а чтобы вытащить гроб из-под тяжелой земли как-то не хотелось даже думать.
Машинист не торопился и отсекал каждый день один-два метра грунта по всей ширине холма. Приходил рано, работал до обеда, обедал и… уходил. Первоначально чувство ревности к нему как к первооткрывателю – или первоотрывателю – заставляло кладоискателей приходить заранее и ждать, напряженно всматриваясь в каждый квадратный метр обновлённого среза. Но машинист проявил себя как ленивый лопух, которому нет дела до сокровищ и который на эти сокровища только иногда мочился сверху, стоя на гусенице машины или щелчком выстреливал вниз горящие окурки из окна кабины. Большую часть «золотого гумуса» увозили грузовики – тут уж ничего не поделаешь. Попытки покопаться в кузове пресекались шоферами быстро и безжалостно. Но и того, что оставалось, было вполне достаточно.
Кладоискатели – местные пацаны – заступали на основную вахту в субботу и воскресенье, когда техника не работает. Илья из конспирации не взял с собой ничего, что могло указать на то, что он идет искать клад. В растерянности он долго топтался на месте, пока один из копателей вдруг громко не вскрикнул. Илья издали увидел, как что-то сверкнуло на грязной ладони. Тогда он решился тоже попытать счастья и направился туда, где примерно на высоте его роста из срезанного склона торчала черная доска. Крепко ухватился и потянул. Доска не поддавалась. Тогда он стал раскачивать ее из стороны в сторону, с каждым разом все шире и сильнее. До него доносились восторженные восклицания тех, кто столпился вокруг счастливчика, и это еще больше раздразнило Илью. Наконец доска пошла.
Ещё одно героическое усилие, и огромный пласт земли оторвался от стены и рухнул, увлекая за собой доску и Илью. Из земли осталась торчать только Илькина голова. Дыхание на мгновение остановилось, но через секунду он издал дикий вопль. Ребята бросились на помощь. Очень скоро Илья смог подняться. Он продолжал сжимать в руке злосчастную доску и в этот момент был похож на грязного, средних размеров черта. Однако на него уже никто не смотрел, все уставились на открывшуюся в стене дыру.
Чапа первый подскочил к черному проему, ловко подтянулся и на четвереньках двинулся в темноту. Илья рванул за ним. Испачканный глиной зад Чапы некоторое время маячил перед глазами, но вдруг исчез. Озадаченный, Илья продолжал ползти в полной темноте, и осознал, что впереди поворот, только когда уперся головой в стену. Повернул направо и снова услышал натужное сопение Чапы. Илья вдруг сообразил, что сейчас они как раз под экскаватором, и эта мысль как-то сразу превратилась в яркую картинку заживо погребенных мальчиков. Он притормозил, но сзади послышались возбуждённые крики. Илья пополз вперёд. Чапа вдруг перестал сопеть.
Перед ними была железная решетка, перекрывавшую весь проход. Зажжённая спичка осветила пространство за решеткой на расстоянии руки. Единственно, что они успели увидеть – это кусок каменной кладки и… четыре сидящие вокруг гробницы неясные фигуры, с виду человеческие. Что касается последнего видения, то о признании реальности его существования друзьям пришлось договариваться уже на воле, куда они в панике устремились ударяясь головами о стены, обдирая колени и вопя от ужаса.
Яркий дневной свет ослепил их. От боли в глазах оба зажмурились. И тут же в воздухе повис выжженный на сетчатке глаза всполохом пламени спички стоп-кадр только что виденного. Постепенно боль ушла, картинка стала расплываться, лишаясь деталей, позволяющих точно определить, что конкретно они видели, но последовавший подробный и публичный анализ случившегося давал все основания говорить, что видели они кого-то живого. Чапа даже вспомнил, что один из них в последний момент шевельнулся. Все сразу решили, что это, конечно, вранье, хоть и страшное. Но стоя на свежем воздухе да еще в компании друзей, во всё это очень хотелось верить. «А может монстр какой—мы же его до конца не разглядели…», «интересно, а что они там делают… сейчас?» Последний вопрос был озвучен Мещерей, невысоким, хилым пареньком с живыми блестящими глазами, которые в тот момент готовы были сорваться в крик и ужас.
Сказано было шепотом, мальчишкой, но и этого порой достаточно, чтобы произошло нечто ужасное: в горах, например, это лавина, в лесу – внезапный поток воды за воротник с прогнувшегося листа или сугроб снега на голову