странно, как не люди…
Хитровка стала Москвой, тёмной, тайной, молчаливо разглядывающей прохожих из узких переулков, из-за оград домов, помнящих ещё Белый Город, из маленьких двориков и огромных подвалов. Спать Хитровка не ложилась, силу набирала ночью, пригоршнями черпая её в мрачных лунных тенях и в сбегающем с Ивановской горки ветре. И именно ночью, за полночь, в самый час Первородных грешников, упивающихся тёмной Ша, около дома Ярошенко остановился большой внедорожник, из которого вышел сухопарый мужчина в чёрном костюме, лёгкой водолазке и элегантных туфлях. Редкие седые волосы мужчина зачёсывал на косой пробор, но при этом он был не старым, а рано поседевшим. Лет ему, на вид, было не больше пятидесяти, а скупые, очень точные движения выдавали в нём человека, привыкшего сражаться.
И не тратить силы попусту.
Выйдя из машины, седой огляделся так, словно собрался брать дом Ярошенко штурмом, однако отдать соответствующий приказ то ли не захотел, то ли не успел: выскочил служка – рогатый бес с цепью на шее, – изогнулся в угодливом поклоне и указал на распахнутую дверь. Бес то и дело щерился, демонстрируя острые клыки, но угрозы не представлял по причине глубочайшей внутренней трусости. Он проводил гостя до комнаты и закрыл за ним дверь, оставив наедине с невысокой женщиной, облачённой в длинную, до пола, чёрную мантию с капюшоном. Капюшон скрывал лицо, длинные рукава – кисти рук, складки – фигуру, узнать женщину не было возможности, но сухопарый точно знал, что перед ним – Татум Зур, Татум баал, владелица изысканного в своей зловещей тьме Театра Отражений.
При виде мужчины Татум поднялась и негромко произнесла:
– Прошу извинить, что не устроила встречу так, как того требует ваше высокое положение, дьяк, но я гость в Москве и не имею возможности управлять.
– Знаю, – кивнул сухопарый.
– К тому же я привыкла к скромности.
– Мне рассказывали.
– Рада, что мы понимаем друг друга.
Ложь прозвучала органично, как всегда в Отражении, но в действительности ни Зур, ни сухопарый не испытывали радости от встречи и необходимости общаться. Татум ломала свою гордость, ведь Первородные, да ещё с титулом баал, терпеть не могли обитателей Дня, тем более – высших. А сухопарый был высшим, не простым посланником, а дьяком-меченосцем по фамилии Айзерман, членом Первой Свиты принципала Московского Авдея, предводителем его дружины.
Что было странно, учитывая незначительность повода встречи.
– Поздравляю с высоким назначением, – произнесла Татум, возвращаясь в кресло.
Айзерман недавно вошёл в элиту органиков, сменив убитого в Великое Полнолуние дьяка Лаврича, и Зур не могла не поздравить собеседника.
– Его величество по достоинству оценил мои скромные усилия, – усмехнулся дьяк-меченосец, устраиваясь напротив женщины.
– Желаю принципалу Авдею долгих лет жизни.
Айзерман кивнул.
– А в качестве моего глубочайшего почтения прошу передать Его величеству этот скромный дар, – закончила Татум и подвинула собеседнику шкатулку с золотом.
Небольшой взнос не мог поразить привыкшего к роскоши принципала, но являлся обязательным знаком, демонстрацией уважения, оказываемого предводителю органиков прибывшим в город баалом. Правила требовали, чтобы дьяк принял шкатулку, не заглядывая в неё, передал Татум ярлык и уехал. Но Зур уже поняла, что встреча затянется.
– Вам известно, что Его величество восхищается вашим искусством? – поинтересовался Айзерман, сводя перед собой пальцы.
Взгляд, которым он буравил женщину, был одновременно и безразличным, и не сулящим ничего хорошего, такое вот странное сочетание, и Татум подумала, что предыдущий дьяк-меченосец – Лаврич, при всей своей силе, ярости и несдержанности, был… безобиднее этого сухого, спокойного мужчины с редкими седыми волосами.
«Похоже, у московских Первородных назревает крупная проблема по фамилии Айзерман…»
Но вслух Зур произнесла другое:
– Передайте Его величеству мою искреннюю признательность. Я рада, что мои скромные усилия привлекли внимание бессмертного принципала.
– Все восхищаются вашим искусством, – ровно продолжил дьяк.
– Благодарю.
– Вы слышали о недавних событиях, связанных с неким Кириллом Амоном?
Ничего сверхординарного, что потрясло бы основы мироздания, в Москве давно не случалось, жила она тихой, никого не интересующей жизнью на окраине Отражения. Но, отправляясь на гастроли, Татум в обязательном порядке просматривала местные новости и потому оказалась готова к вопросу.
– Если не ошибаюсь, он прикончил Дагена? Божественного сына самого Дагона.
– Именно, – подтвердил Айзерман.
– Это всё, что я слышала, – призналась женщина. – Он вам интересен?
– Мы хотим, чтобы вы с ним поговорили.
– Зачем?
– Мы предполагаем… – И тут Айзерман совершил немыслимое: перегнулся через стол