дались.
Мама не хотела дядю Фёдора в деревню пускать. Она говорила папе:
– Только я отучила его от деревенских привычек – бегания и мотания на велосипеде. Только я его к театру приучила, к компьютеру, к книжкам, к сидению за столом по пять часов, как он опять на волю просится!
Папа сразу сказал:
– У него от компьютера глаза квадратными получились.
Потом раскипятился и произнёс целую речь:
– Да от твоего сидения за столом он по полчаса разогнуться не может. Да от городского воздуха он совсем зелёным стал. Ему при таком маскировочном цвете в спецназ идти хорошо. Его в лесу даже свои не найдут. Пусть в деревню едет.
Мама поскрипела, поскрипела немного, но согласилась:
– Пусть.
Кот Матроскин и Шарик дядю Фёдора на тракторе на электрической станции встречали. Они от радости сразу на нём повисли, и все вместе на землю шлёпнулись.
Как только наши приятели сели на трактор, зелёный дядя Фёдор заявил:
– Вы как хотите, а я всё лето буду отдыхать. Я буду торжественно ничего не делать.
– Это как? – спросил кот Матроскин.
– А так. Торжественно лягу на лужайке, книгу подложу под голову и буду лежать весь июнь. Загорать, на облачка смотреть.
Матроскин говорит:
– Ой, я сейчас приеду, только свёклу доварю, Мурку мою подою, в магазин сбегаю, за свет заплачу, кое-что стирану… И тоже буду торжественно отдыхать весь июнь. И ещё июль прихвачу.
– Не-а, – говорит Шарик. – А я буду всё лето работать. У меня летом самый фотосезон.
И верно. Шарик летом со своим фоторужьём не расставался. Он мог его с закрытыми глазами, как автомат Калашникова, разобрать, протереть и снова собрать.
– Твою беготню с фотострелялкой и работой назвать нельзя, – сказал Матроскин. – Так, сплошное скакание по полям.
В общем, скоро дядя Фёдор улёгся на поляне – книжка под голову. Шарик рядом лёг, потом и Матроскин пристроился. Тут Печкин идёт со своей почтой.
– Чего это вы тут делаете?
– Мы ничего не делаем. Торжественно.
– Это как торжественно? – спрашивает Печкин.
– А так, – говорит Матроскин. – И вызывающе.
– Они весь июнь так собираются торжественно ничего не делать, – говорит Шарик.
– Ой! – кричит Печкин. – Я сейчас только почту разнесу и тоже к вам присоединюсь. Мне очень нравится такое торжественное занятие.
Скоро он к ним присоединился. Расстелил свой плащик, и у них беседа началась.
– Меня вот что беспокоит, – говорит Матроскин. – Моя корова что-то стала мало молока давать. Всё думаю, как надои увеличить.
Печкин сказал:
– Сейчас в Европе новые методы применяются. Это я в журнале прочитал. Надо коровам музыку ставить перед носом. Тогда они сразу больше молока давать начинают.
– Какую музыку им надо ставить? – спрашивает Матроскин.
– Я не запомнил, – говорит Печкин. – Что-нибудь с травяным уклоном. Например, вальс цветов или что-нибудь Сен-Санса.
– А Сен-Санс-то здесь при чём? – удивился кот.
– Не знаю. Может быть, чем-то с сеном связано.
– Надо весёлую музыку ставить, – говорит Шарик, – чтобы молоко не скисло.
– Чего тут долго думать, – говорит дядя Фёдор. – У нас одна только музыка и есть. Я на чердаке проигрыватель видел со старыми пластинками. Пробуй, Матроскин.
Матроскин сразу свой торжественный отдых прекратил и на чердак полез проигрыватель доставать.
Он его быстро нашёл, нашёл ещё несколько пластинок. Быстро всё это на табуреточке к Муркиной двери пристроил и пластинку завёл. Там певица по фамилии Русланова песню пела про валенки.
Корова Мурка песню про валенки не очень поняла. Она из сарая выглянула и обратно в сарай ушла сено дожёвывать.
Вторая песня была «Калинка-малинка». Она бурёнке больше понравилась. Буренка её всю до конца дослушала. Но опять ушла.
Матроскин, чтобы её привлечь, рядом с проигрывателем несколько овощных пирожных положил.
– Молока сегодня будет! – решил он. – На всю деревню хватит!
Глава вторая
Новое увлечение Шарика
Однажды, когда наши друзья в очередной раз торжественно ничего не делали, Шарик и Матроскин поспорили – люди какой профессии больше всех зарабатывают.
Шарик напирал на то, что больше всех министры получают и президенты разные:
– Их государство обеспечивает.
Матроскин говорил, что олигархи. Потому что они сами себя обеспечивают.
– Они сами себе сколько хотят, столько и платят.
Дядя Фёдор утверждал,