начались схватки, и она родила просто на земле. Пришедшему на место события лекарю осталось только обрезать пуповину и передать младенца одной из женщин, прибежавших на крики роженицы. Вскоре после родов женщина умерла, так и не увидев новорождённую дочь. Девочка родилась слабой и молчаливой, и все предполагали, что она вскоре отправится вслед за матерью. Ей даже имени не дали, а с лёгкой руки какого-то зубоскала прозвали «Змеёнышем». Но малышка, вопреки прогнозам, продолжала жить и набираться сил, и вскоре из сморщенного тщедушного красного комочка превратилась в здорового крепкого младенца с чистой светлой кожей, тёмно-карими глазёнками и каштановыми кудряшками на круглой головке. Но, в отличие от других младенцев, она была тиха, спокойна, редко плакала, а если плакала, то негромко и жалобно, словно скулила.
Госпожа Лоис только раз взглянула на девочку, сразу после её рождения, и больше не интересовалась малышкой, оставив её на попечение лекаря и кормилицы, которую тот нашёл. Слуги, которые, как известно, знают почти всё, что творится в доме их господ, сплетничали, что госпожа возненавидела девочку, так как она плод одного из двух супругов госпожи, а которого, неизвестно, так как малютка не унаследовала черт отца. Услугами наложниц пользовались оба господина, когда Лоис была занята или отсутствовала дома. Оба мужчины – и господин Ольд, и господин Элиан – тоже приходили взглянуть на новорождённую, но ни один не признал её дочерью, и по слухам, они даже поспорили, чьё это дитя. В душе каждый хотел, чтобы эта девочка была его, ведь супруга, вопреки всем их стараниям, и несмотря на наличие аж двух мужей, ни разу не понесла и не произвела на свет ни одного ребёнка.
Шло время. Девочка росла. Пока она была крошкой, её опекали три оставшиеся наложницы, а когда подросла настолько, что могла выполнять посильную работу, её отправили на кухню. Дочь рабыни была рабыней, независимо от того, кто её отец.
Когда девочке исполнилось шесть лет, в ней впервые проявился отцовский характер, поставив точку в споре двух мужчин.
Тихая и замкнутая, как и в младенчестве, девочка держалась незаметно и отчуждённо. Кухонные работницы жалели малышку и часто баловали вкусными объедками с господского стола. Мужчины-рабы, в основном, не обращали на неё внимания, лишь бы не путалась под ногами. Но был в доме один раб, который, почему-то, невзлюбил девочку с первого дня её появления на кухне. Поговаривали, что эта ненависть происходит от того, что она была плодом одного из господ, а когда-то господин Элиан очень строго наказал его за какую-то провинность. Этот раб постоянно обзывал её и насмехался, называл не иначе как «змеиным отродьем» и «господским ублюдком». При каждом удобном случае отвешивал оплеухи и подзатыльники. К сожалению, он тоже работал на кухне, поэтому девочке было трудно избежать с ним встречи.
Другой бы ребёнок панически боялся своего обидчика и прятался при одном его появлении. «Змеёныш» же тихо копила злобу, и когда её чаша терпения переполнилась, а ярость перевесила естественный страх и природную сдержанность, она дала врагу достойный отпор. Этот всплеск эмоций полностью перевернул её жизнь, потому что так вышло, что эту сцену наблюдала госпожа Лоис, случайно проходившая мимо.
Однажды утром, когда господа уже позавтракали и слуги вернули на кухню грязную посуду, посудомойка дала девочке тарель с остатками жирного соуса, чтобы она вылила его в собачью миску. Малышка осторожно несла тарель, глядя на её содержимое и стараясь не расплескать, не заметив своего врага, в это время вычищавшего золу из печи. Орудуя в поддоне кочергой, он нечаянно задел локтем тарель и соус выплеснулся на его и до того не очень чистую тунику. Разъярённый мужчина вскочил с громкими воплями, сыпля ругательствами, и с такой силой ударил девочку по лицу, что она отлетела в угол, выпустив из рук злосчастную тарель, отчего та забрызгала его ещё больше.
Малышка сильно ушиблась, к тому же негодяй разбил ей губу, и солёная кровь наполнила рот. Она сглотнула и почувствовала, как где-то внутри маленького тельца зарождается горячая ослепляющая ярость. Не успел никто опомниться, как девчушка вскочила на ноги и, процедив сквозь зубы: «Я убью тебя!», подскочила к печи, где на подставке стояли ухваты, вертела и кочерги, схватила небольшой вертел для жарки птицы, и с недетской силой вонзила его в обидчика. Раб выпучил глаза. Поток ругательств замер от перехватившей дыхание боли. Войдя в живот, вертела вышел из спины. С кончика закапала густая алая кровь.
Все замерли в ужасе, лишь «змеёныш» оставалась спокойной. И только расширившиеся от ярости глаза и побелевшие, плотно сжатые, губы выдавали бушевавшие в её душе чувства.
– Святые Небеса! – взвизгнула одна из поварих. – Позовите лекаря!
– О боги, она убила его… – в ужасе прошептала другая, так как глаза раба закатились, ноги подкосились, и он рухнул на пол, залитый злосчастным соусом. «Змеёныш» стояла над ним, спокойно, даже с некоторым любопытством, глядя на поверженного врага. И вдруг… тихонько засмеялась радостным довольным смехом, счастливым смехом ребёнка, наконец-то получившего долгожданный подарок. И этот смех, впервые прозвучавший с уст замкнутой, редко улыбавшейся малышки, показался присутствующим особенно жутким в этих обстоятельствах. Если бы она заплакала или