отливой игры языков пламени. Жар усиливался, выжимая влагу из каждой поры, грозя опалить брови и волосы, однако злоумышленник медлил, машинально отирая мокрое побагровевшее лицо.
«Это послужит тебе уроком, ублюдок, – думал он со злобным торжеством. – Научит держать слово. Твои лошадки не достались мне, но и тебе придется проститься с ними навсегда…»
Едкий дым сгустился под крышей настолько, что совершенно скрыл балки перекрытий и стекал вниз, словно зловещий темный водопад. Неосторожно вдохнув полной грудью, поджигатель закашлял и вдруг осознал, что промедление может стоить ему жизни. Прикрыв нос и рот платком, он начал отступать к выходу, не отрывая при этом взгляда от разбушевавшегося пламени. Цель достигнута. Никакими силами уже невозможно было отстоять конюшню.
Словно обезумевший демон, пламя пожирало все, что оказывалось на его пути: сено, соломенную подстилку, переборки стойл. Все они были пусты, за исключением последнего, откуда уже раздавалось пронзительное ржание испуганного животного.
Жеребец, к стойлу которого подбиралось ненасытное пламя, был самой ценной лошадью во всей Англии… да что там в Англии – во всем мире! Но злоумышленник и пальцем не пошевелил, чтобы прийти ему на помощь. Наоборот, он с жадностью прислушивался к отчаянному ржанию, вновь позабыв о грозящей опасности и не замечая, как обжигает тело разогретая ткань одежды, как волны жара катятся одна за другой, как сохнет кожа, как удушлив насыщенный дымом воздух. Конюшня превратилась в преисподнюю, резко пахло горящей лежалой соломой, деревом, кожей; казалось, сам земляной пол конюшни занялся.
Наконец инстинкт самосохранения заставил преступника сдвинуться с места. Отвернувшись, он бросился к дверям, но замер, словно пригвожденный к месту. Его настигло уже не ржание, а дикий вопль смертельного ужаса. Воображение живо нарисовало жадные щупальца огня, тянущиеся к бесценному животному, обвивающие его, жгучие и беспощадные. Сожаление на миг коснулось черного сердца.
«Все могло обернуться по-другому, Уэйбурн. Старый ты болван!»
Человек пересек порог обреченного строения. Порыв холодного ночного воздуха был так сладок, что он задышал часто и жадно, стремясь избавиться от привкуса дыма во рту. За спиной ревело и бесновалось пламя, трещали балки, обрушиваясь сверху и ломая подточенные огнем переборки стойл.
«Все кончено», – угрюмо подумал он… и вздохнул. Стук подков стремительно приближался. Человек резко повернулся – раздувая ноздри, дико выкатив белки глаз и высоко подняв опаленный, дымящийся хвост, жеребец вырвался из огня настоящим исчадием ада. Отблески пламени плясали на его крупе и черной как смоль гриве. Он мчался прямо на злоумышленника, словно ангел мести. Со сдавленным криком тот отскочил в сторону и упал, потеряв равновесие. Животное пронеслось мимо. Дрожа от потрясения, человек не без труда поднялся на ноги. Он находился к конюшне слишком близко, и каждый раз, когда очередная балка рушилась, сноп искр вырывался наружу, обжигая его.
Шум стоял такой, что в нем терялись все остальные звуки, поэтому поджигатель услышал крики лишь тогда, когда спасаться бегством было уже поздно.
От темной громады особняка бежали люди во главе с самим стариком Уэйбурном. Слуги тщетно старались урезонить хозяина.
– Шареб! – снова и снова повторял старик. – Шареб!
Оставив мысли о бегстве, преступник укрылся в тени вяза, листва которого уже начала сворачиваться от невыносимого жара. На лице с правильными породистыми чертами появилось удовлетворенное выражение. С улыбкой он следил за тем, как старый граф, путаясь в халате, размахивает руками. Ночной колпак, по-прежнему завязанный под подбородком, нелепо съехал на спину.
– Шареб-эр-рех!
– Стойте, милорд! Опомнитесь! – кричал один из слуг, пытаясь удержать его. – Не делайте этого!
Крыша частично провалилась. Громадный клуб черного дыма, весь пронизанный искрами, вырвался из отверстия.
– Шареб!
– Милорд, умоляю вас! Поздно! Не ходите туда!
– Шареб-эр-рех!
В слепом отчаянии старый граф бросился в самое пекло через распахнутые и уже горящие ворота. Приостановившись на пару секунд, слуги двумя группами пустились в обход конюшни, не столько в надежде пробраться через другие двери, сколько не в силах бездействовать.
Поджигатель вытянул шею, прислушиваясь, и очень скоро услышал крики старика. Пятясь, тот появился в дверях, неуклюже повернулся, хватая ртом воздух и держась за ходившую ходуном грудь. После нескольких неверных шагов ноги его подкосились и он рухнул ничком прямо на занявшиеся полы халата.
Преступник снова прислушался, потом бесшумно покинул свое укрытие и, обойдя лежащего графа, с холодным любопытством уставился на его дымящуюся одежду. Морщинистые веки старика приоткрылись, он поднял голову, чтобы посмотреть на того, чьи ноги маячили перед ним.
– Ты… – выдохнул он. – Я так и знал… из мести, конечно. Не надо было связываться… с тобой.
Наступило молчание, нарушавшееся лишь треском горящего дерева. Где-то позади конюшни слышались крики