о тают, сдавая позиции подкрадывающейся тьме.
Дрожь сотрясает тело. Противный пот холодит кожу рук, шею и затылок. Пальцами ощущаю неприятную шершавость ткани. Пробую открыть глаза. Веки, будто налитые свинцом, не поддаются. Ресницы, кажется, слиплись намертво. После третьей попытки яркий свет режет острым металлом. Визг боли заставляет вибрировать все тело. С жадностью втягиваю в себя воздух, но не могу толком вздохнуть. В ушах нарастает шум. Через секунду он уже рвёт барабанные перепонки. Грудь раздирает от нестерпимой боли.
Новая боль: резкая и кратковременная. В руке. Укол? Визг в голове начинает стихать, тело расслабляется. Волна теплого небытия укутывает меня ватным одеялом. Я с наслаждением поддаюсь тошнотворной круговерти цветных пятен.
И снова нарастает звук, в этот раз довольно мелодичный. Колокола? А вот тело становится неприятно тяжелым. Словно колокол – это я. Воздух вибрирует, вовлекая меня в круговорот звука. Бом! Неутихающий гул сжимает виски приступом мигрени. Я содрогаюсь в ожидании очередной боли.
Медленно, едва справляясь с тяжестью непослушных век, приоткрываю глаза. Густой мрак выползает из углов квадратной комнаты. С ним отчаянно борется точечный свет маленького ночника. Окно справа зияет глубокой чернотой, изредка протыкаемой тусклыми лучами света далеких фар. Куцая, застиранная до серости занавеска пытается стыдливо прикрыть нижнюю часть рамы. Стены скалятся глубокими трещинами, а потолок украшает огромная люстра с множеством лампочек. Хрустальные висюльки поблескивают в свете ночника, покачивающиеся ряды бус отражают свет фар, рассеивая блики по облезлой краске стен. Неуместная роскошь посреди обыденной убогости.
Мерный звук слева действует на нервы. С трудом поворачиваю голову, в шее раздаётся тонкий противный хруст. Ощущаю, как резко пересохло в горле и облизываю с губ металлический привкус. Чтобы прогнать так некстати пришедшую дурноту, стараюсь дышать глубже и непонимающе пялюсь на прибор величиной с тостер. По темному экрану периодически пробегает белесая волна, и тут же тишину пронзает тот самый раздражающий меня писк.
Видимо, я в больнице. Но что я тут делаю? И как сюда попал? Кожу на лице стянуло, волосы на затылке, казалось, приподнялись. Одна мысль вытесняет ворох бестолковых образов: а кто это – я? Все, что я о себе помню, это шершавое прикосновение к накрахмаленным простыням и резкий свет в глаза. Память отказывается выдать мне даже имя! Дыхание учащается, на что немедленно отзывается надоевший прибор на тумбочке. Протягиваю к нему руку, но обнаруживаю, что привязан к кровати…
Может, это психушка? Писк над ухом раздаётся уже почти непрерывно. От отчаяния я сжимаю кулаки. Что-то соскальзывает с пальца. Тишина обухом ударяет по натянутым нервам. И тут слух улавливает глухие шаги. В голове тут же возникает образ шприца. Я стараюсь успокоить дыхание. Вдох резкий, словно всхлип, и долгий выдох, небольшая пауза перед новым вдохом. Удивительно, но грудь почти сразу перестаёт разрывать от боли, мельтешение перед глазами отступает, дыхание выравнивается. Откуда я знаю, как это делается? Впрочем, сейчас это не важно. Главное, что сработало. Очень не хочется еще раз погружаться в мучительный наркотический сон.
Дверь, неразличимая во мраке ночи, беззвучно приоткрылась, резанув по щербатой стене полосой света. В палату заглядывает грузный мужчина в белом халате, накинутом на плечи. Залысина его весело блестит, отражая свет коридорной лампы. Я наблюдаю за вошедшим из-под опущенных ресниц. Тот внимательно оглядывается, а потом немного отодвигается. Из-за его спины вынырнула тонкая фигурка медсестры. В руках у нее я разглядел поднос. Спина холодеет, но я стараюсь не поддаться панике. Дыхание спящего, глаза закрыты, веки расслаблены, тело полностью спокойно. К руке прикоснулись холодные пальцы. Я едва сдержался, чтобы не вздрогнуть. И все равно жду острой боли от иглы.
Но сестра лишь пощупала пульс и что-то надела на мой безымянный палец. Мерный звук вновь наполняет комнату, заглушая тихий гул, доносящийся из коридора. Еще немного, и этот неясный шум неожиданно смолк, словно его придушили подушкой. Шаги уходящей медсестры я расслышал, а вот мужские – нет. Долгое время ничего не происходило. Не выдержав, осторожно приоткрываю веки. Комната пуста. С трудом сдерживаюсь, чтобы не присвистнуть. Лысый мужик явно профи. Но что заставило его охранять меня? Или, наоборот, он сторожит, чтобы я не сбежал? Второе казалось более реальным, учитывая то, что я намертво привязан к кровати.
Надо бы проверить, как и чем я связан. Пытаюсь приподняться, тело отзывается болью. От досады скрипнул зубами, извернулся в правую сторону, скосил глаза. Запястье обхватывает широкий, сантиметров пять, браслет. На вид – пластмассовый. Каким образом он крепится к кровати, рассмотреть в таком положении невозможно. Пытаюсь вытащить руку, но любые попытки заканчиваются лишь участившимся пищанием прибора, да очередной красной полосой на коже. Выругался.
– Так и знал, – иронично хмыкнул мой охранник.
Я вздрагиваю от неожиданности. Когда он успел войти? Или умудрился спрятаться в пустой палате? Лысый в это время беззвучно открыл дверь и поманил кого-то. Все та же медсестра с подносом подходит к кровати, бесстрастно готовит шприц,