сь огромного количества фильмов, перечитав все возможные книги, я жила только одной мечтой – хоть одним глазком увидеть будущее, узнать то, к чему хотя бы через столетие придёт человечество. Мне было девятнадцать. Ни мужа, ни детей, ни работы, ни увлечений – у меня не было ничего, кроме страстного желания увидеть своими глазами будущее. Конечно, мои родители и некоторые из ближайших знакомых не смогли оценить по достоинству идею отдаться на волю эксперимента. Естественно, они пытались отговорить меня, но я не хочу здесь описывать все споры и скандалы, которые произошли, прежде чем близкие люди отступили перед незыблемостью моей мечты.
Что касается самого эксперимента, то я никогда особенно не вдавалась в подробности того, что, собственно, со мной будут делать. Мне сказали, что в мой мозг введут какое-то вещество, а потом резко заморозят. Так же мне сообщили, что так называемая «разморозка» состоится ровно через сто лет, и что процентов на семьдесят я должна выжить. Этой информации мне вполне хватило для принятия окончательного решения. Если вы скажете, что я сумасшедшая, я не буду спорить. Наверное, это так.
Первым, что я увидела после того, как очнулась, была пустота. Я осознавала себя существующей, но абсолютно не чувствовала своего тела. Вокруг было темно и немного страшно. Мое сознание существовало само по себе и словно плыло в некоем неизвестном эфире. Наконец, не знаю спустя сколько времени, я осознала себя и поняла, что мои глаза закрыты, вот только поднять словно окаменевшие веки оказалось невозможным. Я застонала.
– Не торопитесь! – услышала я совсем рядом с собой мужской голос.
Он показался мне приятным, незнакомым, но близким, и от осознания этой мнимой близости я почему-то сразу же успокоилась. Голос сказал:
– Ваш организм в норме, но дайте ему немного времени.
Что-то теплое коснулось моей руки, и для себя я отметила удивительное чувство, когда сознание, блуждая в пустоте и не ощущая ни сторон света, ни какой-либо опоры, вдруг натыкается на что-то – прикосновение или, если хотите, некий ориентир, который неожиданно и совершенно кардинально меняет точку отсчета действительности. Это ощущение потрясающе! Его хочется повторить, но, к сожалению, чувство это возможно испытать лишь раз.
Размышляя над этим странным, новым для меня ощущением, я постепенно начала осознавать свое тело. Сначала оно казалось мне невероятно тяжелым, рыхлым и даже каким-то мешкообразным, но постепенно с ощущением, похожим на судороги из общего сгустка материи, создающей меня, начали выделяться отдельные части. Очень скоро я смогла уже не только открыть глаза, но и сесть. Впрочем, последнее произошло не без посторонней помощи.
Обладатель приятного мужского голоса оказался не менее приятен и на вид. Им оказался высокий, статный молодой мужчина в белом лабораторном халате. Он обладал густыми, каштановыми, слегка вьющимися волосами, небрежно растрепанными и доходящими почти до плеч. Пока я осознавала себя в сидячем положении, он с самым сконцентрированным видом проверял какие-то показатели на аппарате, проводки которого все еще были подсоединены ко мне. Медленно поворачивая голову, чтобы не вызвать головокружения, я оглядела место, где мне довелось пробудиться. Мы находились в небольшой лаборатории, в которой кроме похожего на стеклянный гроб бункера для хранения меня, было еще несколько странных, замудренных аппаратов, два мягких кресла и белый высокий стол, который больше походил на операционный, чем простой лабораторный. Я бы не сказала, что эта лаборатория показалась мне уж больно высокотехнологичной, но все-таки она заметно отличалась от того места, где я находилась, прежде чем подвергнуться заморозке. С каким-то странным чувством смешанного страха и удовлетворения я заметила, что других контейнеров-гробов в лаборатории не было.
– Что же, кроме меня никого больше не замораживали? – с трудом ворочая языком, спросила я у человека в белом халате.
Услышав мой голос, мужчина отвлекся от созерцания показаний очередного прибора и удивленно, как будто стараясь уловить смысл сказанного, посмотрел на меня. Мне даже показалось, что его удивил не мой вопрос, а сам факт того, что я вообще могу сейчас разговаривать.
– Могу вас заверить, – ответил, наконец, мужчина, – что вы не единственный испытуемый. Хотя и один из немногих, кто остался в живых после разморозки. К сожалению, сейчас вы не сможете увидеть ваших «коллег», так как несколько десятилетий назад вас всех разделили по разным городам, но, возможно, вскоре я смогу устроить вам такую встречу. Кстати, я – ваш куратор. И я счастлив, что вы вышли из заморозки в столь прекрасном состоянии. Можете называть меня Илья.
– Рита, – назвала я себя, и с опозданием подумала, что он вероятно прекрасно знает, как меня зовут. Он ведь – мой куратор.
Илья еще немного повозился у панели подключенного ко мне прибора, а затем, удовлетворенно кивнув, отключил от моего тела все датчики и предложил спуститься в столовую перекусить, сказав, что за период заморозки мой организм растратил все возможные запасы. Я подумала, что ему конечно виднее, хотя есть мне совершенно не хотелось.
Когда мы выходили из лаборатории, я ожидала увидеть длинный узкий коридор со стенами