малыша истинным творцом чуда: он был любим, и чистота неподдельного чувства парила на радостном покое каждого дня.
Мальчик рос умным и очень необычным ребёнком под опекой самой матери, под заботой отца, который мудро олицетворял своё главенство семьи. А также за Гумисолем ухаживал седобородый слуга хозяина, Ортонсóльз, человек, который просто душою и сердцем прикипел к этому необычному существу.
Ортонсользу было около 45 лет, у него очень длинные волосы, заплетённые в косу, проницательно-добрый взгляд и он всегда улыбался, невзирая на то, что покоилось внутри него. Его доброта духа привязала и к нему дух малыша, который только при одном его виде облекался песнею, что всегда приводила в слёзный восторг человека, открывшему Гумисолю священное имя Иисуса и за сей дар, возложенный на него, он навсегда удостоился места в Эдеме.
Любовь, царившая в доме Э́нтони и Марсэли́ны, не кровного отца и кровной матери мальчика, освещала жизнь светом Благодатного Бога, они помнили, чем связаны и боялись утерять эту святую связь. Покой и мир укреплялся на достоинстве их судеб. Держались крепко за нить благословений.
Минул год, но мальчика не называли Гумисолем, а просто Малыш, хотя имя даёт определённые гарантии человеческому духу. Именно имя и организует баланс внутри души, когда его значимость помогает созревать чувственным граням на приливах и отливах слов, которыми имя или его суть весьма явно отражает все комбинации соответственных буквенных символов, отображающих саму сущность с ним. Имя и фамилия каждого человека усиливают потоки всякого ориентира, позволяющие поэтапно проживать долю только своего личного звучания.
Малыш пока оживлял лишь миг на одном дыхании, а новое пробуждение в имени даст ему и новые возможности новых событий, которые обязательно последуют на пороге жизненных моментов и дел, в кои он и введён по возрастающему телу.
На данном этапе он жил на чувстве Малыша и претерпевал только его буквенные символы! Но неожиданно изменилось всё! С тех пор, как Марсэлина готовилась вторично стать матерью, её отношение к сыну тоже стало иным.
Нет, совсем нет, она не переставала баловать своего Малыша. Также с нежностью и заботою ласкала его маленькую головку, целовала розовые щёчки, только взгляд уже определился какою-то виной; ведь в её теле зародилась новая жизнь и постепенно она отдалялась от первенца, начинала мечтать о красивом и мужественном сыне, которого ей опять послал Бог.
Она, как бы и находилась при Малыше постоянно, но в тоже время мыслями уносилась далеко-далеко, а чудесный голосок, уподобленный ангельскому пению, убаюкивал, возрастающее в чреве матери, тельце брата.
И когда Малыш нечаянно касался живота, то оттуда, из самóй его глубины, слышался звук, тихий, негромкий, как всплеск волны, покоящейся у моря при лёгком дуновении ветерка, это отзывался братик на зов такого блаженства, проливающегося от вдохновенной мелодии чудесного голоса.
Песенная радость пребывала постоянно на всех членах этой семьи, и разливала особенную благодать и на того, кто