месяцы вперед, потому что театр хоть и назывался Средним, на самом деле был маленьким. В нем имелся лишь один зал, и тот небольшой, всего на сотню мест.
Ставили Чехова и Вампилова, Островского и братьев Пресняковых, и, наконец, выражаясь словами героя культового советского фильма, Главный решил замахнуться на Вильяма нашего Шекспира. Начали, как ни странно, с «Отелло».
Спектакль уже несколько месяцев шел с аншлагом. И сегодня, судя по всему, актеры не обманут ожидания зрителей.
Буфет в театре был, хотя и небольшой, всего несколько столиков, которые были всегда заняты. Так что две семейные пары стояли в углу с бокалами коньяка и вели беседу.
Дамы были немолоды, но достаточно ухожены и хорошо одеты. Одна слегка полноватая, с приятной улыбкой, ее светлые волосы лежали пышной волной. Вторая дама была худой и слишком сильно накрашенной, да еще и загорелой сверх меры, так что сразу становилось ясно – загорала она в солярии.
Мужчины же создавали художественный контраст – у полноватой дамы муж был высок и худ, как жердь, а у худой имел внушительный начальственный живот, и абсолютно лысая голова его лежала на плечах, как арбуз на блюде, без намека на шею.
Как водится, в антракте обсуждали спектакль.
– Ну не знаю, – тянула худая брюнетка, – мне коллега на работе очень рекомендовала, сама она прямо в восторге, а я что-то ничего такого не вижу. И эти маски…
– Это режиссерский прием, – улыбнулась полноватая блондинка, – теперь каждый старается самовыразиться как может. Вот он так видит героев Шекспира.
Действительно, идея режиссера заключалась в том, что все без исключения действующие лица были в масках. Поскольку действие пьесы происходит в Венеции, маски были самые разные – какие в Венеции носят на карнавале. А потом, хоть герои и перебрались на Кипр, маски все равно не снимали.
Отелло был в маске свирепого негра с выпуклыми красными губами, Дездемона – в маске трогательной кукольной блондинки, Яго – в маске опереточного злодея…
– Он таким образом дает актерам свободу высказаться, – вмешался худой муж полной блондинки, – они играют телом и голосом, режиссер считает, что так они смогут выразить гораздо больше, ну, когда их лица скрыты от публики.
Жена улыбнулась ему ласково и одобрительно, чувствовалось, что эти двое по-настоящему любят театр и понимают друг друга с полуслова.
– Кстати, о теле, – оживился мужчина с животом, – эта Дездемона… какая-то она неловкая. По пьесе она молода, а в жизни-то не так чтобы, хоть и в маске, и худа не в меру, простым глазом видно… Эти-то, в Венеции, небось в теле были.
Он единственный из всех пил не коньяк, а минеральную воду без газа, потому что привез жену в театр на машине, и оттого был в плохом настроении.
– Кто – Анна Коготкова? – рассмеялась блондинка. – Верно заметили, возраст у нее не для Дездемоны, к сороковнику катит. Но это же театр, у него свои законы.
– Сорок два! – безапелляционно сказала ее подруга, которая всегда была в курсе самых свежих сплетен и слухов. – И еще я слышала, что ее любовник недавно бросил, так что сейчас она находится явно не в лучшей форме.
– Все-то вы, бабы, знаете, – вздохнул живот и потянул свою жену в зал, тут как раз и звонок прозвенел.
В последнем акте драм Шекспира всегда происходит все самое интересное, кульминация, накал страстей, а потом все умирают. Ну, по крайней мере, основные персонажи. Мужчина с животом не был завзятым театралом, согласился на поход в театр только под воздействием жены. Тут попробуй не согласись, загрызет ведь насмерть, а потом перепилит на маленькие кусочки. Ох, бабы эти…
Дело на сцене явно шло к концу, вот уже мрачный Отелло задал свой коронный вопрос:
– Молилась ли ты на ночь, Дездемона?
Его безвинно оболганная жена ответила, что молилась.
– Однако, – прошептал лысый и пузатый жене на ухо, – а играет-то она теперь гораздо лучше. Опять же двигается, вон, как на постели изогнулась. Какая пластика! Нет, я беру свои слова назад, выглядит эта Дездемона молодо.
– Да ей за сорок!
– Ну не знаю, не знаю…
– Да тише ты! Совершенно не умеешь себя вести в культурном месте! Мне за тебя приходится краснеть!
Отелло на сцене бурно ссорился с Дездемоной.
– Опять она про Кассио спрашивает, расстраивается по его поводу. Нет, все-таки ума у некоторых баб ну нисколько! Видишь, что мужик нервничает, ревнует – так промолчи! Нет, ей надо все выложить! За то и получила. Вон, задушил уже!
Жена ткнула его кулаком в бок и с видом мученицы подняла глаза к потолку – дескать, за какие грехи ей такой непроходимый дундук в мужья достался?
Вопрос, разумеется, был риторический.
На сцену буквально вломилась Эмилия и стала уверять Отелло в невинности Дездемоны. Тот не поддавался, а что ему еще оставалось – жену-то задушил уже.
– Вот, – снова зашептал лысый, – эта уж точно молодая. Ишь, как по сцене бегает! У меня глаз верный.
– Да, –