/emphasis>
Кусман отрадного раздолья,
Частица удали былой,
Любовь, изъеденная молью…
На самом дне, в сыром углу –
Искрится правда на полу,
И та с обманом
Как будто бы в ладу…
из тетради осужденного (Свердловская область, поселок Сан-Донато, колония строгого режима, 1985 год)
1. Компост времени перемен
Крепко сбитый брюнет в безупречном сером костюме, в эксклюзивных ботинках от знаменитой фирмы, вольготно развалившись в исполинском кожаном кресле, с наслаждением курил толстую кубинскую сигару и потягивал светлый шотландский виски. Он любил ароматный дым сигар за внезапную бодрость ума, приходящую вместе с легкими клубами горящего элитного табака. Как будто также горела его жизнь, оставляя тонкое внезапное удовольствие. А малые порции превосходного виски позволяли сгладить острые рифы бесконечных проблем.
Между тем, брюнет конкретно размышлял, где последняя грань терпения, и какая боль рушит гордое Я, устанавливая тотальную власть. Казалось бы, какой резон утруждать себя подобными изысками? Не оттого ли, что стенания корчившегося в дыбе человечища-человечка вызывали досаду. Досаду от чужого упрямства и напрасно теряемого времени.
Боль, как многоглавый дракон или стая хищных птиц, так или иначе, растерзает беззащитное тело. С каждым кусочком плоти, беспощадно отрываемым или умерщвляемым, так называемой душе будет теснее и теснее. Настанет миг, она возопиет необыкновенно жутким голосом. Этот вопль смерти брюнет слышал не раз. Он благоговел перед ним и считал этот особый гортанный звук и есть отчаянный рывок между небытием и вечной жизнью.
Бывает, что иные в последний миг напрягаются безгласно и легко – этих уже ждут там, в другой жизни, ждут черти или ангелы. Брюнету остается труп, с которого взять нечего. Поэтому и требовалось умно и тонко направлять работу громилы-палача, чтобы несчастный, растянутый в дыбе, стал шелковым податливым как глина, из которой Бог слепил прачеловека.
На этот раз лепить человекообразное существо будет он – элегантный господин с бокалом виски, поймавший в узду частицу животворящего духа. Впрочем, многого не потребует от полученного в результате психофизической обработки терпилы. Пусть живет по своим понятиям и напрягает предприимчивую голову, как обеспечить себе – прирост капитала, своему господину, князю тьмы и кинжала, – неиссякаемый бокал виски. А также обеспечить регулярный платеж по фиксированной ставке в подпольный банк реконструкции и развития древней страны Зазеркалья – страны ортодоксальных воров.
Жестокое воинство элегантного господина построено по старым нерушимым правилам: разведка (наводчики) выявляет возможных клиентов (терпил), натренированные молодчики (братки) склоняют клиента к сотрудничеству, мобильная ударная группа собирает подать. Изредка, для особо значимых персон, сам господин проводит вразумление (пытку). По любимому городу господин перемешается в супермощном бронированном внедорожнике, где из вдруг приспущенного черного стекла, как из амбразура дота, того и гляди появиться закопченное дуло гранатомета.
Однако, гранатомет, автомат – это поветрие времени. Господин иного оружия, кроме как искусно сделанной воровской финки, никогда и не держал при себе. Его главное оружие – непререкаемый авторитет, изощренный ум и громадный опыт.
Говорил он внушительно и медленно, словно давая время осознать завершенность и значимость изрекаемых слов. Тем, кому было мало простых и ясных доводов, помогал уразуметь Минееч еще более простым и внятным способом.
Минееч, огромный и толстый детина, когда-то был непревзойденным рубщиком мяса на колхозном рынке. Одним махом топора кроил мороженную говяжью тушу на аккуратные кусочки. Также хорошо получалось забить и освежевать взращенное животное. Труд его в советское время ценился очень высоко, денег не меряно, как в карманах, так и на сберкнижке. Неожиданно грянувшая перестройка превратила в нули его пухлый сберегательный счет. Немалая семья Минееча, привыкшая к сытости и почету, однозначно требовала продолжения сладкой жизни.
Жизненное пространство превратилось в сплошной рынок. Первыми людьми на рынке стали коммерсанты, значит, в эту масть и следует перейти. На остатки сбережений Минееч купил ларек, кой-какой товар – и продолжил бедствовать. Чего никак не мог понять. Порой ему просто хотелось отдубасить разборчивого покупателя, обходящего стороной его торговую точку, или для облегчения сердца со всего маху въехать по физиономии любому, кто начинал копаться, прицениваться, выискивать недостатки в его товаре.
Торговля шла плохо. Баснословных барышей и в помине нет. Как-то наехали на него братки-рэкитеры. Вот тут Минееч себя показал: копившаяся ярость нашла, наконец, выход. Он бы забил братков до смерти, освежевал тут же на месте и продал бы мясо по народной цене в харчевню на плов, если не появившейся внезапно брюнет в черном бронированном джипе. Ему Минееч так и объяснил, просто, без тени смущения, раскаяния и раболепства.
Брюнет усмехнулся и предложил делать