тить термоядерный синтез, как положено. А планемо Эзерминори так не повезло, что стоило ей остыть, как на ней завелись паразиты. Насекомые плодились и множились, эволюционировали так и сяк… Но не могли превзойти размера самых обычных вшей. Ты ведь знаешь, их кровеносная система плохо разносит кислород. Вырастая, они начинают задыхаться. Но их амбиции не желали мириться с естественным отбором, и вскоре эзеры смекнули, что природу можно обмануть. Они овладели диастимагией. И научились менять свою анатомию – как и когда захотят, на сколько захотят.
– Но зачем?
– Сначала просто искали форму, которая будет лучше усваивать кислород, чтобы доминировать над остальным животным миром. Позже – над миром природы. И наконец – над вселенной. Они много кого повидали, а повидав, убили и копировали. И птиц, и зверей, и гадов. Хлоп! – перед тобой таракан, хлоп! – пес или рыба. Хлоп! – обратно таракан. Но все было не то. Недостаточно удобно, недостаточно смертоносно. Ведь правильно: какой вид самый опасный?
– Мы…
– Да. Все закрутилось, когда Эзерминори посетил человек. Случайно, ибо нарочно туда никто не хотел попасть, разве что сумасшедшие. Очень скоро, получив личину гуманоидов в пару к своей, энтоморфы серьезно возвысились. Их имаго – реальные тела – тоже выросли. Видели нашего Бритца? Теперь эзеры пьют кровь побежденных, чтобы запасать эритроциты. А используют запасы, когда летают, размножаются, линяют и воскресают. В себя приходят лишь по необходимости. Ведь быть монстром действительно удобнее, когда ты человек.
Уже привычным жестом Эйден обновил свой бокал варфарома. Он полюбовался на лабораторию сквозь его ярко-розовый цвет.
– Насекомые и мне попортили крови. Они были настолько жестоки, насколько талантливы. А цивилизация их, даром что из одного созвездия, давала жару всей имперской армии. Наконец, после сотен попыток осадить вшей, мы решили перерубить этот узел: взорвать Эзерминори, их столицу. Накрыть тараканов одним большим… тапком. Ой, да не смейтесь, Шима, я ему тут о грустном… Это было против всех принципов, за тысячи лет врезанных в наши гены. Уничтожить целую планету – а ведь на ней, должно быть, жили миллиарды ни в чем не повинных эзеров.
– Бросьте! Каждый энтоморф с колыбели – по локоть в крови своих рабов!
– Но это их образ жизни! Я не могу винить ребенка в том, что он убивает, видя, как убивают взрослые. Мы просто не смогли найти решения лучше. Не справились. И времени, и сил терпеть уже не осталось. Мы решили выжечь их дом подчистую, как иные земледельцы, кому нечем удобрить почву, выжигают поле со всем зверьем, что там живет. Как полевой хирург рубит тебе руку по плечо, а ты лишь отморозил палец. Но у него нет времени и лекарств, чтобы рисковать твоей жизнью, доводя до гангрены. Мы были в отчаянии. Или теперь уговариваем себя, что были. Не стоит думать, будто я не казнил планеты. Но я давал им время, чтобы эвакуировать мирных, иногда даже ресурсы для этого. А Эзерминори с их гравитационной коронадой… Намекни я им заранее – ничего бы не вышло. Вернее… нет, вышли бы тысячи мертвых имперцев, сплюснутых вместе с кораблем до размера вот этого яблока. Но весом с целый дом. – глоток варфарома, вдох, выдох, снова вдох, чтобы Шима успел представить, как сам коллапсирует в яблоко. – В общем, я мог дать им три часа: от момента, когда коллаборат моих кораблей прибыл в их систему, до щелчка мышеловки.
Не случалось мне разрабатывать план сложнее и коварнее. Козыри насекомых должны были сыграть против них самих. Но обо всем по порядку. Мы пригнали тринадцать флотилий – три тысячи крейсеров, не заметных с Эзерминори. Мои корабли не отражают ни фотона, а в том месте, где они закрывают собой звезды и могут себя выдать, они излучают свет нужной яркости и спектра. И на планете уверены, что видят звезду, а не копию на обшивке крейсера.
– А как же радары спутников?
– Да, радары… орбитальных там была не одна сотня, и это только боевых. Но нашей целью было скрыться от планетарных орудий. Мы просто сметали радар за радаром. А пустое место тут же занимал наш корабль. Отключал маскировку. Копировал сигнал эзеров. И с планеты казалось, что спутник на миг потерял связь, но тут же восстановил. Ты вообще не представляешь, насколько быстро нам приходилось проворачивать вот это все… На распад одного спутника и взлом его сигнала требуется пять секунд.
– И сколько же у вас ушло на все?
– Пять секунд.
– Нет, на все спутники.
– Пять секунд!
– А…
– Три тысячи крейсеров против трех сотен радаров, Шима. Какие у них были шансы? Я висел на орбите, и планета сверху казалась вся покрыта кровью, до того красная. Но я отвлекся. Итак, какие-то сигналы о нас поступили эзерам, но их маршалы пришли в смятение: врага они не видят, спутники на месте и работают. Больше похоже на атмосферные помехи, на обычный сбой ресиверов. Да будь на их месте даже я, и то не стал бы вводить чрезвычайную ситуацию. Отослал бы данные о сбое на анализ и занимался своими делами, пока Ибрион не разнесло бы к чертям. Но эзеры были б не эзеры, если б не подняли авиацию даже по ничтожному поводу. Такая порода. Они всегда начеку, как разбойники, что спят с ножом под подушкой.
Как