ую ночь, тень от собора накрыла землю, как покрывало из черного бархата, погребая под собой здания, мостовую, автомобиль и находящихся в нем людей.
– Этот дом? – Водитель, белобрысый молодой парень, полуобернулся к двум мужчинам постарше, сидящим на заднем сиденье. Те хранили угрюмое молчание, глядя прямо перед собой.
Один из них был в надвинутой почти на глаза фуражке. Плотный козырек почти полностью скрывал лицо. По всей видимости, сделано это было специально. Несмотря на то что фуражка явно доставляла ему определенные неудобства, он не собирался ее сдвигать.
– Сказано тебе было… Папудова, – отозвался второй, без фуражки, с обветренным, уставшим, заросшим недельной щетиной лицом. На нем была военная форма, но без погон, в то время как его спутник был в офицерском пальто из темной шерсти, застегнутом на все пуговицы, опять-таки, без опознавательных знаков.
– Так вы сказали, как с улицы завернем, дом напротив собора! – весело отозвался парень, сохранявший отличное расположение духа, несмотря на поздний ночной час и мрачные, напряженные лица своих пассажиров.
– С другой стороны, деревня, – презрительно бросил мужчина в форме, – самый знаменитый дом Одессы знать надо.
– А по мне – так один хрен! – хохотнул парень, но тут же осекся, почувствовав напряжение, повисшее в воздухе.
– Давно в городе? – Глухой голос мужчины в фуражке прозвучал неожиданно и вроде бы спокойно, просто внушительно, но было в нем нечто такое, от чего парень за рулем буквально задохнулся, чувствуя поползшие вдоль спины мурашки.
– Второй месяц… – дрожащим голосом отозвался он, разом растеряв и жизнерадостность, и бодрый, веселый тон.
И вдруг стало понятно, что сейчас три часа ночи, город застыл, словно оцепенев по приказу невидимого, но очень страшного командира, а автомобиль с потушенными фарами, проезжающий в тени огромного каменного собора, – знак беды, имя которой «страх».
– Извините… карту просто изучил плохо… – почти шепотом добавил водитель, напряженно сжав руль.
Страшный пассажир больше ничего не сказал. Тень от собора стала отчетливей: тусклый уличный фонарь, со скрипом раскачиваясь на ветру, высветил величественные каменные стены и высокую колокольню, острым шпилем уходящую прямиком в небо.
– Говорят, церковь не всю разобрали… Кладка прочная. – Человек в военной форме повернулся к своему соседу. – Надо бы наряд поставить… Хоть по ночам…
– Зачем? – Повернув голову, мужчина в фуражке уставился на собор, затем резко отвернулся.
– Говорят, огни видели… Как будто по церкви кто ходит. Значит, по ночам надо бы охранять. – Военный заискивающе смотрел на своего спутника, в котором за версту можно было разгадать большого начальника.
– И я слышал, – встрял в разговор шофер, который уже забыл, что надо бояться. – Народ говорит, что в закрытой церкви всегда есть блуждающие огоньки! Это не к добру.
– Сидел бы ты в своей деревне и не высовывался! – в сердцах отозвался военный, которого вдруг стало раздражать абсолютно все.
– Останови. Напротив входа, – скомандовал старший. Автомобиль замер у обочины, напротив деревянных дверей собора, запертых на висячий амбарный замок.
– Смотрите! – вдруг воскликнул шофер. – Ну, что я говорил! Колокольня!
На самом верху, в узкой прорези каменного окошка мелькнул, дрожа, тоненький огонек, словно пламя свечи, колыхнувшееся от порыва ветра.
Зрелище было страшным. Рука парня за рулем инстинктивно дернулась вверх. Но, вовремя сообразив, что перекреститься будет намного страшней, чем увидеть призрак, он сделал вид, что поднял ее для того, чтобы поправить зеркало в автомобиле. Скользнув пальцами по поверхности зеркала, водитель быстро опустил вниз дрожащую руку. Он моментально взмок, осознав страшную беду, в которую едва не попал – в компании таких пассажиров крестное знамение, даже сотворенное непроизвольно, означало смерть.
– Мародеры шуруют, – начальник в фуражке даже не шелохнулся, – находят щель. Стройматериалы воруют. Камни, доски. Щебень, опять же.
– Пугнуть бы, – отозвался военный, – пару раз по окнам пальнуть!
– Я тебе пальну! Весь город разбудишь, – начальник зло зыркнул на него темным глазом, с угрозой блеснувшим из-под фуражки, – дело сорвешь.
– Я это… того… предложил просто, – перепугался военный, – мародеров пугнуть. Шастают ведь.
– Ну и пусть шастают, – начальник пожал плечами, – не время и не место. Все равно в старой церкви больше ничего нет.
Было как-то странно называть величественный огромный собор старой церковью. И, словно с укором, отозвавшись на несправедливые слова, тусклая лампа на электрическом столбе, качнувшись, снова высветила высокий шпиль колокольни, тонувший в ночной черноте.
Огоньков больше не было. Темные впадины разбитых окон напоминали гнилые зубы во рту столетнего старика, являя зрелище жестокости времени и опустошения.
– Никого там нет. Показалось. Поехали дальше, – скомандовал