мужское достоинство.
Толстопузый согнулся, вспоминая всю Мишкину родню, вплоть до седьмого колена.
Пока мужик матерился, Мишка не тратил времени даром – быстро-быстро сбежал.
Он всегда считал, что вовремя убежать не значит струсить.
До дома оставалось с половину квартала. Не такое это маленькое расстояние, если нос у тебя обильно кровоточит и болит так, что в глазах резь.
Консьерж обеспокоено проводил Мишку взглядом, пока тот, пошатываясь, прижимая к лицу окровавленный платок, пробирался от входной двери к лифту.
Вид консьержа Мишке показался забавным. На лице у того испуг причудливо перемешивался с неодобрением.
Чтобы не будить мать и отчима, Мишка открыл дверь ключом.
Открыл и застыл.
Напротив, тоже замерев, стоял высокий, накаченный парень. Лет на пять, не больше, старше его самого.
Живот брутальными кирпичиками. С брутальными бицепсами на руках. И с брутально же выделяющимися мышцами нижней челюсти.
На парне кроме трусов ничего не было.
Трусы, нужно отдать должное, были симпатичные. Но Мишка такие не носил и друзьям бы не советовал.
За чернобровым красавчиком нарисовалась Мишкина мать.
По её раскрасневшемуся лицу, по глазам с рассеянным взглядом Мишка сразу понял, что мать пьяная. Пребывает в том пограничном состоянии, в котором от эйфории до ссоры с мордобоем один шаг.
– Миша? – удивленно пропела она, вальяжно опираясь рукой о стену, чтобы обрести утраченную с принятием алкогольных градусов устойчивость, – Я думала, ты сегодня домой не придёшь.
– Это я понял. Кто этот красавчик в боксерах? – прорычал Мишка, кивая на парня в трусах.
– Это Костя.
– И почему этот Костя разгуливает по нашему дому в неглиже?
– Что? Тебе объяснять надо? Ты уже большой мальчик. О, Боже, сыночек! Что с тобой случилось? – ужаснулась мать, заметив, наконец, в каком состоянии находится Мишкин нос.
– Отстань! – отмахнулся сын. – Заботливая ты моя! Пользуешься тем, что Олега нет дома? Когда ты только нагуляешься?
Мишка повернулся к брутальному красавцу, бросая тому, словно нож, разъяренный взгляд.
Ответный взгляд, доставшийся Мишке, был чуть смущенным, чуть сочувственным.
Разозлиться на парня по-настоящему не получалось – не этот красавчик был тут главным паршивцем.
– Знаешь, что? – вместо ярости, в голосе у Мишки прозвучала горечь. – Ты бы убрался отсюда, что ли?
Качок нерешительно потоптался на месте, кинув на Мишкину мать вопросительный взгляд:
– Может я, это …того …? И, правда, пойду, а?
– Костик, ты не можешь уйти! Подожди…
Мишка, от злости почти не чувствуя боли, прошагал на кухню.
Из аптечки достал марганцовку, развел кипяченой водой и стал промывать расквашенный нос.
Кровь, успевшая запечья в кровавую корочку, вновь потекла, обильней прежнего.
Глухо хлопнула входная дверь.
Через секунду в дверном проеме нарисовалась мать.
Расстроенная и очень злая:
– Что