я горы,
Словно войною, настигая землю.
«О все видавшем»
Я гляжу на него – и узнать не могу я, Я гляжу на него – и понять не могу я, Я гляжу на него – и не ведаю, кто он.
Плотина Небес хребтом круговым опоясала Землю. Над нею металлом блистают небесные своды. Их три, или пять, или больше… Река Океан носит Землю на водах своих. То с любовью колышет, то злобно швыряет дитя эта буйная нянька.
В Плотине Небес есть чудесные горы. Одна на другую, как близнецы, эти горы похожи. Имя их – Машу, а между ними врата, на страже которых стоят скорпионы-люди. Через эти ворота солнце свой путь ежедневный свершает по небу. В пути оно взор обращает на город, имя носящий – Ворота Богов. Сей град достославный – воистину так! – правлением Урта-сарана был вознесен на высоты величья, богатства и чести. Едва ли вражьему воину удалось бы пробиться сквозь панцири врат, сквозь стен чешую и сеть многочисленных улиц, где за каждым углом могла поджидать его гибель! Ни всадник, ни лучник, ни колесничий преграды не одолели бы. Один неприятель ее превозмог – Южный Ветер…
Осада его, точно смерть, терпелива была. Упорна, будто волны колыханье. Настойчива, словно сияние звезд в безлунные ночи. Неумолима, как воля богов. Неужто Эллиль, господин и владыка течений воздушных, наслал на людей этот яростный мор – обуянный злобою вихрь? Или Шамаш, бог Солнца, свой взор благосклонный отворотив от рода людского, напустил семь ветров своих разом не на спасенье, а на погибель?
Южный Ветер в унынье поверг Ворота Богов, с пылью смешал его внешние стены, жилища в холмы обратил и руины, прахом крыши засыпал. Страхом правому сердце наполнил, виноватого в ужас поверг. Тех, кто грешен, и тех, кто безгрешен, он испугал. Приносящих жертвы жрецов, царских слуг и придворных, воинов в шрамах и девушек юных он устрашил. Но никак не хочет покоя, словно с турицей тур буйствует плотью! Снова и снова он веет, истребитель ужасный, опустошает равнину, песком засыпает русла каналов. Его дыханье – гибель…
Длится, до бесконечности длится Сухости Время: не от нисанну до абу, как издревле было, а до улулу, ташриту, до арахсамну[1]…
Аруру, Небесная Мать! Или ты спишь на Великой Горе мирозданья? Или блаженство вкушаешь в Дель-круг, обиталище божьем? Люди, дети твои, чахнут под знойным дыханием Ветра! Пусть они грязь из-под божьих ногтей, все же творение ваше. Смилуйтесь, Ану, Энки, Иштар! Пожалейте народ свой! Отвратите Южного Ветра злодейства!
Боги совет свой послали в огромные, чуткие уши жрецу по прозванию Эсагилкиниуббиб. Жрец-заклинатель, способный услышать божественный голос, у трона колени склонил и повел речь такую:
– Царь благородный, послушный Шамашу, защита страны, западня для врагов! Требуют боги, чтобы в поход ты свою колесницу направил, меч бы подъял и копье навострил против Южного Ветра. Храм бы его отыскал, осадил, приступом взял и разрушил, огнем бы спалил и с землею сровнял. Ты, сокрушитель всех стран четырех белого света, возвеличить взыскан богами имя державы своей, вновь доказать, что достоин жезла своего и короны, о любимец богини Иштар!
Сердце взыграло, возвеселилась печень Уртасарана-царя. Мнится ему, что второй он Адапа – мудрейший, искуснейший и безупречный. Сети того уничтожил когда-то дерзец Южный Ветер, но легендарный Адапа в отместку крылья ему обломал. Сказки слагают об этом… Не так ли и Уртасарану боги пророчат победу над Ветром? А потомки сосуды из алавастра[2] распишут картинами славных сражений…
Все! Решено! Прочь сомненья и прочь колебанья! Шамаша луч золотой пусть циновкою будет для бога царей, победителя Южного Ветра!
Горожан всех до единого кличут на площадь. Царскому зову послушны, сбираются люди. Уртасаран произнес свое слово:
– Пусть в дом возвратится тот сын, что мать один кормит. Пусть и семейства глава эту площадь покинет. Лишь одинокие ярые буйволы в этом походе подмога! Позабудьте на время молоты, косы, гончарные круги. Ныне мотыгу секира заменит. Сияние славы да озарит ваши лица!
Лишь только солнце себя увенчало лазурью на утреннем небе, в путь свой отправившись вечный, Уртасаран козленка в жертву Шамашу отдал, руки к устам в молитве поднес и воскликнул:
– Мне, о Шамаш, военная слава привычна. Многих я в плен уводил чужеземцев, увозил их богов. Многие жизни, что дороги людям, я обрезал, будто нитки гнилые. Горячие кони упряжки моей в кровь погружались, как в реку. Ныне стремлюсь я в поход против Южного Ветра – будь мне союзником, ясное солнце!
Царь облачился в доспехи и шлем – украшение битвы, на колесницу высокую встал, лук свой могучий взял в руки – с яростным сердцем готов хоть сейчас супостата низринуть! И, саранче быстролетной числом уподобясь, вышло из города войско, пылью от ног застилая высокое небо. Лучники, конники и колесничие к бою готовы: крючья, и шилья, и топоры, сети, арканы, веревки они припасли для грядущего штурма. Грива коней боевых умащена и завита. Шлемы блестят позолотою под ярким солнцем!