ажды
На природу, Вижу – Жуть!
Ива – днём! – целует с жаждой
Ветра вздыбленную грудь.
А проказник у дороги,
Под призывный визг колёс
Оголял бесстыдно ноги
Группе ветреных берёз.
Я давно уже не мальчик,
Но смутился. Глянул вниз…
Вовсе голый одуванчик
Обнимал капустный лист.
В небо глянул голубое…
Задохнулся. Не смешно!
В небе облако большое
Превратилось в чёрт те что.
Я детишек сгрёб в охапку
И, пусть сердится жена,
От беды унёс в палатку.
Продержал там дотемна.
Накажу в стихах народу:
Малышам из городов
Не показывать природу
До шестнадцати годов.
Потаённая суть
Я листву у корней разгребаю,
потаённую чувствую суть,
нежно глажу рукой, открываю
гриб прохладный, как женская грудь.
Если сердце от нежности тает,
А в стихах только мухи и быт,
Я свой лучший костюм надеваю,
И с лукошком айда по грибы!
Гриб считают закуской отменной,
Но поэт тонко чувствует суть –
Гриб, он с виду похож на колено,
А на ощупь, как женская грудь.
Выйду в лес, всё в стихах оживает.
И откуда берутся слова!
Я листву, как одежды, срываю…
Просто кругом идет голова.
Тайны все постигаю руками,
Долго глажу. Как кожа нежна!
Каждый день проводил бы с грибами,
Жаль вот только, ревнует жена.
Поэт и мода
…Мальчишка с кудрями до плеч
И девочка, вбитая в джинсы.
Надеюсь, что эти стихи
Прочтут через некие годы,
Увидев в оконце строки
Превратности нынешней моды.
Ржёт весело русский Пегас,
И грустно смеются поэты:
В ковбойские брюки у нас
Прекрасные дамы одеты.
Достойней в эпоху калош
Умела девчонка одеться.
Мальчишкой за нею пойдёшь
И сразу же выйдешь из детства.
Припомню, и вздрогнет стило,
Так щедро когда-то мне снились
Мадонна с соском наголо
И две стюардессы в бикини.
А нынче мне страшно прилечь,
Такая хреновина снится:
Я сам с волосами до плеч
И Муза в поношенных джинсах.
Как много обидных потерь.
Пишу я, а радости нету.
Не много подсмотришь теперь
В оконце строки у поэта.
И, кепкой прикрыв полчела,
Скажу молодёжи устало:
«Хорошая ж мода была.
Так пусть повторится сначала».
Катеты
Неповторимо зримы зимы лжи,
в которых было треугольно странно.
Живи теперь, мой катет, не тужи,
гипотенузе всё по барабану.
Жила я треугольно, без забот
в задрипанной квартире коммунальной
гипотенузой с катетом, а катет тот
не знал, кто был ему ортогональным.
Напрасно не светилась между строк,
ведь в тайне суть подобного союза.
Ещё со школы помнила урок:
два катета – одна гипотенуза.
Зимой любила печь свою топить,
углы слагая в треугольной драме.
Но в сумме выходило только Пи,
уместное для карасей в сметане.
И вот, пока те караси пеклись,
свершилось геометрии возмездье:
два катета таки пересеклись
букетами в моём подъезде.
Плита не отмывалась, был звонок.
Меня смутила суета за дверью.
Испуганно смотрю