сть.
– Пока нет, – коротко ответила Лариса.
– Нам нужен острый материал на морально-нравственную тему. Вы слышали о таком – Парамонове?
– Да, слышала.
– Неплохо бы написать о нем очерк. Скажем, в нескольких номерах, с продолжением.
– Об этом убийце?!
– Убийца он или не убийца – этим занимались соответствующие органы. Ваша задача – подойти к материалу с морально-этической стороны.
– Да это же мерзавец, которого расстрелять мало!
– Ах, Лариса Петровна, Лариса Петровна… Страшные слова говорите, а ведь надо попробовать разобраться в человеке.
– Вряд ли я справлюсь… – засомневалась Лариса. Но внутри у нее неожиданно загорелось честолюбивое желание: «А что, если в самом деле взяться? Тут такой материал можно раскрутить, что…»
– Вы же всегда мечтали написать что-нибудь из ряда вон… Вот вам и карты в руки. Со своей стороны обещаю: как бы остро ни получилось – будем печатать. Нам нужен такой материал: проблемный, болевой, будоражащий общественность.
– Сколько мне дается времени?
– Торопить не будем, Лариса Петровна. Но и тянуть не в ваших интересах.
– Хорошо, поняла, Иван Владимирович. Обязанности завотделом остаются на мне?
– Обязанности завотделом остаются на вас. Правильно, Лариса Петровна.
– Ясно. – Лариса хотела усмехнуться – скорей всего, по привычке, но сдержала себя, нахмурила только брови. – Я могу идти?
– Да, Лариса Петровна, вы свободны. Ни пуха ни пера!
Лариса не стала подхватывать: «К черту!» – вроде неудобно говорить такое редактору. Она решительно встала из-за стола и быстро вышла из кабинета.
Заведовала Лариса Петровна Нарышкина отделом писем в районной газете «Отчий край». Но иногда, как в пучину, бросалась в самый жар жизни, писала проблемные очерки на морально-нравственные темы.
На улицу Декабристов, к Евдокии Григорьевне Шелестовой, Лариса отправилась вечером, после напряженного рабочего дня – был понедельник. Долго прикидывала: с кого начать? И вот решила – с Евдокии Григорьевны.
Дом Шелестовой стоял в самом конце улицы, некогда упиравшейся в лес; теперь лес отодвинулся: на выкорчеванной огромной площадке устроили футбольное поле, огородили его громоздкими деревянными трибунами, и вот дом Евдокии Григорьевны оказался не у леса, а у высоченного деревянного забора. Соседство не очень приятное, особенно по субботам и воскресным дням: шум, крик, гвалт, а раньше еще – и пьянство, пустые бутылки, матерщина. Теперь, правда, этого не замечалось, а все равно соседство было беспокойным.
Дом Евдокии Григорьевны казался хмурым, подслеповатым: два окна наглухо закрыты ставнями, и только в третьем окне, дальнем от ворот, тускло горел свет. Лариса нажала на кнопку звонка – раз, другой, третий, но то ли звонок не работал, то ли пускать не хотели, – никакого движения в доме не замечалось. Лариса открыла дверцу палисадника и, шурша полами плаща о высохшие стебли георгинов и хризантем, подошла к освещенному окну. Осторожно постучала пальцами по стеклу. За шторкой мелькнула тень: видимо, Ларису долго и настороженно рассматривали сквозь приоткрывшуюся щелку штор.
– Кто там? – спросил напряженный женский, совсем не старый еще голос.
– Откройте, пожалуйста, я из редакции, – представилась Лариса.
Ворота наконец приоткрылись: на Ларису вопрошающе смотрела седая, с серьезными, недоверчивыми глазами женщина.
– Вы Евдокия Григорьевна Шелестова? Здравствуйте! Меня зовут Лариса Петровна, я из газеты «Отчий край», очень бы хотела поговорить с вами.
– О чем? – Глаза Евдокии Григорьевны не потеплели, взгляд оставался напряженным, недоверчивым.
Стояли холодные октябрьские дни, то дожди, то снежная крупа сыпали попеременно сверху, а сегодня отдавало настоящим морозцем, но Евдокия Григорьевна стояла перед гостьей в галошах на босу ногу, в легком ситцевом халате, седая, крепкая.
– Да как вам сказать… – Коротко Лариса не могла объяснить цели своего прихода. – Мне нужно поговорить обо всем, что у вас случилось. Вообще поговорить…
– У вас есть дети? – поинтересовалась Евдокия Григорьевна, и как-то грубовато это прозвучало, с вызовом.
– Нет, детей нет, – несколько виновато ответила Лариса.
Этого, пожалуй, Евдокия Григорьевна не ожидала. Она думала услышать сейчас: «Да, конечно, есть дети», – на что сразу бы отрезала: «Так вот, ради наших детей – оставьте нас в покое!» Но вдруг услышала совсем другое – и на секунду растерялась. Однако тут же голос ее зазвучал еще резче:
– А если детей нет, тогда нам вообще не о чем разговаривать! – и хотела закрыть ворота, но Лариса с горячей обидой воскликнула:
– Но у меня будут дети! Вы что?! Я же еще совсем молодая женщина!
Странно, Евдокии Григорьевне показался необычным этот возглас: «Я же еще совсем молодая женщина!» Она помедлила закрывать ворота, спросила устало:
– Ну