а».
Аудитория недовольно загудела, но Ольга не обращала на это внимания. Четвертая пара окончена, можно наконец-то домой. А сегодняшние работы она проверит завтра на больничной койке, все равно там совершенно нечем заняться.
– Оль, ты идешь? – В аудиторию, в которой копался последний зазевавшийся оболтус, заглянула Юля Михална с кафедры иностранных языков. – Мы с девочками уже тебя ждем!
– С днем рождения, Оль Санна! – Проходя мимо ее стола, студент робко ей улыбнулся, отчего невыразительное лицо стало почти симпатичным, положил на край стола открытку с шоколадкой и покраснел до самых ушей.
– Спасибо, Волков, – кивнула Ольга и строго добавила: – Мне приятно, но подхалимаж не избавляет тебя от написания реферата.
– Я и не думал, Оль Санна, – покраснев еще сильнее, пробормотал тот и ретировался.
Ольга ностальгически вздохнула. Тридцать восьмой день рождения, возможно, последний. И если бы она не была такой трусихой, у нее уже вполне мог быть сын примерно такого же возраста, как этот Волков. Милый глупый мальчик, он, похоже, считает ее почти ровесницей и пытается ухаживать. Было бы смешно, если б не было так грустно.
– Ох уж эти студенты, – неодобрительно покачала вслед Волкову Юль Михална.
Она была на шесть лет старше Ольги и имела в анамнезе трех мужей и двоих детей. Обычно Ольга, глядя на нее, только радовалась, что не взвалила на себя такую обузу, но иногда, как сегодня, отчаянно завидовала. О чем Юль Михална была прекрасно осведомлена.
– Дети, – вздохнула Ольга.
– Ну и роди, наконец, своего. Всего-то тридцать восемь, люди и в сорок рожают.
– Может, и рожу, если мне на этой неделе не велят белые тапочки закупать, – улыбнулась Ольга. – Вдруг я приду к доктору, а он обзовет меня симулянткой? Тогда точно рожу.
– Не накаркай, тьфу-тьфу-тьфу, – проворчала Юль Михална, вздохнула и бодро велела: – Пошли уже, девочки заждались!
Ольга сунула шоколадку и открытку в сумку и вышла из аудитории не оглядываясь. Почему-то сегодня уже в который раз ее посещала мысль, что она может никогда больше не увидеть ни родной исторической кафедры, ни родных и привычных оболтусов-студентов. С какой стати – непонятно! Всего лишь плановая операция, ничего страшного. Пережила четыре, переживет и пятую! Вообще, может она еще и ребеночком обзаведется. Не родит, с пороком сердца и в ее возрасте это будет самоубийством, а вот взять из детдома еще вполне можно.
И почему в молодости она была такой глупой? Боялась влюбиться и разочароваться, боялась причинить близким горе своей внезапной смертью – врачи с завидным постоянством обещали ей еще несколько лет, не больше. Боже, если бы у нее был шанс начать все сначала! Она бы не боялась всякой ерунды, она бы использовала этот шанс на полную катушку!
Обычно наркоз походил на маленькую смерть. Вот она лежит на столе и считает: десять, девять, восемь… темнота… И через мгновение – палата, белый потолок, шум деревьев за окном и понимание того, что она опять жива. Все закончилось хорошо.
В этот раз было совсем иначе. Может быть, в честь пятой, юбилейной операции?
Привычно досчитав до восьми, она уже готова была отключиться, но вместо знакомого черного провала почему-то плавно скользнула в яркий, реалистичный сон. С запахами, звуками и ощущениями.
«Странное дело, – подумала она, с любопытством разглядывая чужую захламленную комнату, – мне почти никогда не снятся такие сны. Наверное, новый препарат?..»
Комната была будуаром. Маленьким, тесным и темным. Большую часть занимала разобранная кровать, еще умещался туалетный столик с кувшином воды и какими-то баночками-скляночками, и деревянное корыто, явно исполняющее роль ванны. Платяного шкафа не было, только несколько вбитых в стену гвоздей с висящими на них платьями. Дешевыми и донельзя вульгарными.
Сама Ольга тщательно красила брови перед мутным зеркальцем. Ужасно красила, в точности как пэтэушница из рабочего района. Да и лицо ее не обезображивал интеллект. Но, если сделать допуск на слой отвратительно дешевой и яркой краски – личико было милым и свежим.
«Шлюха, молоденькая, век примерно восемнадцатый», – навскидку определила Ольга и продолжила наблюдать. Потому что в этом сне она не была сама собой и ровным счетом ничего не могла сделать, даже поправить криво нарисованную бровь.
А девица тем временем поддернула корсаж, чтобы небольшая грудь выглядела аппетитнее, и, задрав юбку, нацепила на левую ногу алую подвязку с бантиком. Стоит ли упоминать, что чулки у нее были черными, туфли грубыми, зато на высоком каблуке, ноги плохо вымытыми, а белье отсутствовало вовсе?
– Мими! Где тебя носит, дрянная девчонка? – отвлек ее от созерцания собственной красоты визгливый голос бордель-маман. – Князь ждет! Слышишь ты меня?
– Да, мадам! Я уже готова! – одернув юбку, Мими вскочила, сделала пируэт и распахнула дверь перед сухощавой, вызывающе роскошно (по меркам Мими) одетой женщиной.
– Князь выбрал тебя как самую милую и самую невинную розочку нашего заведения! –