p>
Быстро оформив документы о передаче тела для судебно-медицинской экспертизы и сообщив по телефону Хану о предстоявшей ему работе, Беркович вышел в приемный покой, где собрались безутешные родственники умершей. Шошана Симхони оказалась женщиной очень худой и высокой. Алексу Кадмону, мужу Маргалит, было на вид лет сорок или чуть больше – он был бледен и повторял одно и тоже: «Господи, что же это такое?» Были здесь еще две женщины, о которых Шошана, единственная, кто выглядел человеком в здравом рассудке, сказала, что это сестры Алекса Далия и Сильвия.
Разговаривать в приемном покое было, конечно, затруднительно, а везти убитых горем родственников в полицию Беркович не захотел, поэтому поехали домой к Кадмонам – в Рамат-Авив. Семья жила в большой пятикомнатной квартире на шестом этаже нового дома. Устроились в салоне, и Беркович спросил первым делом, откуда в доме взялся мышьяк.
– Это я купила, – мрачно сказала Шошана. – У нас месяц назад на кухне появилась мышь, и я приготовила для нее отраву.
– А мышь съела и сбежала, – хихикнула Далия.
– Понятно, – сказал Беркович. – За полтора часа до того, как Маргалит стало плохо, вы, вероятно, ужинали?
– Нет, – сказала Шошана, которая первой понимала смысл задаваемых вопросов. Алекс молчал, тупо глядя перед собой и время от времени всхипывая, а его сестры, похоже, думали о чем угодно, но не о постигшей всех утрате. – Ужинали мы в шесть, а восемь пили кофе и смотрели телевизор. Дочь почувствовала себя плохо в половине десятого.
– Значит, кофе, – кивнул Беркович. – Кто-нибудь помыл чашки или?…
– Сильвия помыла, – сказала Шошана. – Как выпили, так я ей и сказала: «Помой посуду, не нужно ее оставлять на ночь».
– Могу я посмотреть? – спросил Беркович и пошел на кухню. Фаянсовые чашечки стояли в сушилке, толку от них теперь не было никакого.
– А где вы храните мышьяк? – поинтересовался инспектор.
– Вот, – Шошана открыла шкафчик рядом с плитой и показала стоявшую в самом низу пластиковую баночку, надпись на которой «мышьяк» не оставляла сомнений в том, что каждый мог знать, где хранится отрава.
Вернулись в салон.
– Вы люди умные, – продолжил разговор Беркович, – и понимаете, что есть два варианта. Либо Маргалит сама положила себе в чашку яд, либо это сделал кто-то из вас. Ведь, кроме вас, в квартире никого вчера вечером не было?
– Нет, – подтвердила Шошана. – И я вас уверяю, инспектор, моя дочь не могла покончить с собой! Это глупо! Она была счастлива! Они с Алексом всего год женаты…
Тут Шошана бросила взгляд на безутешного Алекса, и ее губы тоже задрожали, она закрыла лицо руками и разрыдалась, дав, наконец, волю собственным эмоциям.
Пока Шошана приходила в себя, Беркович задал несколько вопросов сестрам Алекса и убедился в том, что умом они не блистали, но в наблюдательности им отказать все-таки было нельзя. Сильвия и Далия жили с братом всю жизнь. Обе никогда не работали, потому что у брата были деньги, чтобы содержать сестер, которых он безумно любил. А деньги Алекс зарабатывал на биржевых операциях, и зарабатывал много.
После смерти родителей Алекс и сестры жили втроем, брат долго не женился – можно было подумать, что сестры заменяли ему других женщин. Год назад он познакомился с Маргалит и полюбил ее. Последовал бурный роман и женитьба, после которой Маргалит переехала к мужу, взяв с собой мать, с которой не могла расстаться, как Алекс не мог расстаться с сестрами.
Беркович не стал углубляться в выяснение, какие дискуссии предшествовали принятию решения поселиться всем вместе. Наверняка без споров не обошлось. Как бы то ни было, четверо женщин и мужчина поселились под одной крышей, и атмосфера постепенно пропитывалась ненавистью.
То, что сестры Алекса возненавидели Маргалит, было понятно и без их признаний – они не способны были сдерживать свои чувства и отвечали на вопросы инспектора со всей откровенностью, даже не думая о том, что переходят из разряда свидетелей в разряд подозреваемых. Обычно они пили растворимый кофе, но вчера Маргалит захотела сделать по-турецки, и Сильвия с Далией, конечно, не согласились. Шошана тоже по-турецки не любила, так что Маргалит приготовила две чашки – себе и мужу. Алексу было решительно все равно, что пить, лишь бы получить напиток из рук любимой жены.
Мышьяк в растворимом кофе был бы ощутим на вкус, а крепкий и горький кофе по-турецки представлял прекрасную возможность для совершения преступления. Скорее всего, убийца действовал по наитию – появилась возможность, и он ее не упустил. То есть, не он, конечно, а она – ибо ясно было, что убийцей стала одна из сестер или обе вместе, ведь только они ненавидели погибшую. Шошана тоже испытывала ненависть, но не к дочери, конечно, и не к зятю, а к его сестрам, которых считала – и не без основания – никчемными существами.
Как развивались вчерашние события? Беркович понимал, что если убила кто-то из сестер, то верить их описаниям нельзя, но Шошана подтверждала то, что сказали Сильвия с Далией, а Алекс, немного придя в себя, показал то же, что женщины.
Итак, Шошана налила три больших