лне заслуженной славой. Ради них регулярно пересекают Ла-Манш известные гурманы – французы; на кораблях, в бочонках со льдом, эти устрицы доставляются к обеденным столам Гамбурга и Берлина. Да и сам король, как я слышала, специально посещает Уитстейбл с миссис Кеппел, чтобы поесть в частной гостинице устричной похлебки; что же до старой королевы, то она, если верить слухам, ни дня не обходилась без этих устриц, исключая разве что день ее кончины.
А случалось ли вам бывать в Уитстейбле и видеть тамошние устричные ресторанчики? Такой ресторанчик держал мой отец, там я и родилась – припоминаете на полпути от Хай-стрит к гавани узкий, обшитый досками домик, с которого осыпается голубая краска? А выгнутую вывеску над дверью, где объявлялось, что внутри вас ждут «Устрицы Астли, лучшие в графстве Кент»? А может, вам случалось, толкнув эту дверь, шагнуть внутрь, в темное помещение с низким потолком, полное ароматов? Помните: столы с клетчатыми скатертями, доска, где мелом написано меню. Спиртовки, тающие кусочки масла?
А может, вам прислуживала бойкая краснощекая девушка в кудрях? Это Элис, моя сестра. Или это был мужчина, довольно высокий, сутулый, в белоснежном переднике, закрывающем его целиком – с узла галстука по самые ботинки? Это мой отец. А замечали вы, когда распахнется кухонная дверь, даму, что хмурится в облаках пара рядом с котелком, где кипит суп из устриц, или с шипящей решеткой? Это моя матушка.
А не было ли при ней ничем не примечательной девицы, худенькой и бледной, – рукава платья подвернуты выше локтя, гладкие бесцветные волосы вечно лезут в глаза, губы шевелятся, повторяя какую-нибудь песенку от уличного певца или из мюзик-холла?
Это я.
Подобно Молли Мэлоун из старинной баллады, я была рыбной торговкой, потому что тем же занимались мои родители. Они держали ресторан и комнаты над ним; с детства я занималась устрицами, ароматы этого ремесла пропитали меня насквозь. Первые шаги я сделала среди кадок с охлажденными устрицами и бочонков со льдом; прежде мела и грифельной доски мне дали устричный нож и научили с ним управляться; едва выговаривая под руководством школьного учителя алфавит, я знала всю кухню устричного ресторана: с завязанными глазами могла определить по вкусу любую рыбу и рассказать, как ее готовят. Уитстейбл представлялся мне целым миром, Зал Астли – моей страной, устричный дух – средой, в которой я существую. В историю, рассказанную матушкой (меня, мол, нашли младенцем в устричной раковине, когда прожорливый посетитель уже готовился мною позавтракать), я верила недолго, однако за восемнадцать лет ни разу не усомнилась в своей любви к устрицам, и склонности мои и виды на будущее ограничивались пределами отцовской кухни.
Жизнь я вела странную даже по уитстейблским меркам, но неприятной или слишком тяжелой ее не назовешь. Наш рабочий день начинался в семь утра и продолжался двенадцать часов; мои обязанности все это время оставались одинаковыми. Пока матушка готовила, а Элис с отцом прислуживали, я сидела на высоком табурете у кадки с устрицами и терла щеткой, полоскала, орудовала устричным ножом. Некоторые посетители предпочитают сырых устриц, и таких обслужить проще всего: вытаскиваешь из кадки дюжину устриц, смываешь с них морскую воду и кладешь на тарелку с петрушкой или кресс-салатом. А вот для тех, кто любит устрицы вареные, жареные, запеченные в раковине или отдельно, а также пироги с устрицами, трудиться приходилось больше. Нужно было вскрыть каждую устрицу, удалить жабры и переправить ее матушке в котелок, не повредив вкусное содержимое и не расплескав и не испачкав сок. Учтите, что обеденная тарелка вмещает дюжину устриц, что устричный суп – недорогое блюдо, что Зал наш не пустовал и вмещал он пятьдесят посетителей, – и вы сможете прикинуть, какое несметное количество устриц вскрывал ежедневно мой нож, а также представить себе, как краснели и саднили к вечеру мои пальцы, постоянно соприкасавшиеся с соленой водой. С тех пор как я рассталась с устричным ножом и навеки покинула отцову кухню, прошло уже больше двух десятилетий, но до сих пор мои запястья и суставы пальцев откликаются чуть заметной болью на вид бочонка с рыбой и выкрики торговца устрицами, и до сих пор мне чудится запах устричного сока и рассола у меня под ногтями и в складках ладоней.
Я сказала, что в ранние годы у меня в жизни не было ничего, кроме устриц, но это не совсем так. У меня, как у всякой девушки, что растет в маленьком городке и принадлежит к большому старинному семейству, имелись друзья и родственники. Была моя сестричка Элис – моя самая любимая подруга; мы с ней спали в одной постели и делились всеми своими секретами. У меня наличествовал даже кавалер или вроде того – юноша по имени Фредди; он вместе с моим братом Дейви и дядей Джо промышлял в Уитстейблской бухте на смэке.
И наконец, у меня была любовь – можно даже сказать, страсть – к мюзик-холлу; точнее, я любила слушать и напевать песенки. Если вы побывали в Уитстейбле, то вам понятно, что легкой жизни это пристрастие не сулило: ни мюзик-холла, ни театра в городе нет, имеется только одинокий фонарный столб перед гостиницей Герцога Камберлендского, где выступают от случая к случаю группы бродячих певцов и в августе ставит свой балаган кукольник с Панчем и Джуди. Однако в четверти часа езды на поезде от Уитстейбла находится Кентербери, а там мюзик-холл имелся