. Как говаривал дед Щукарь в известном романе, – они сами припрыгали. Одни хотели научить меня писать стихи, других раздражала моя способность быстро реагировать и давать отпор особо борзым, третьи собирали команду и всем скопом наваливались на меня, в надежде хамством победить способность и умение защищаться. Отвечать бандитам руганью на ругань я считаю ниже своего достоинства, но пристыдить их пародией или пасквилем – в самый раз, это оружие более действенно, недаром они постоянно жалуются на меня. Все эти пародии были удалены модераторами сайта Стихи. ру именно по многочисленным жалобам «трудящихся» над рифмами, дабы оставить потомкам свой след в литературе. Я считаю пародийный жанр исключительно разминкой для мозгов, так как тема задана, ритм тоже, остаётся только написать стишок «по образу и подобию», что для меня не составляет особого труда. Говорят, мои подражания злые, но я не собираюсь быть снисходительной к тем, кто коверкает русскую речь или с помощью скандалов желает прославиться на литературных сайтах. Последнее особенно относится к моему «любимому» автору, Марине Пономарёвой, которая в любой полемике не гнушается мата и других подзаборных идеоматических выражений, чем снискала всеобщую непрязнь и удаление с приличных ресурсов. Моё внимание ей удалось привлечь бешеным напором и безудержной фантазией с элементами автобиографичности.
Мамаша Дорсет – мой творческий псевдоним, под которым я писала юмористические рассказы в далёком прошлом. Меня не раз спрашивали, почему именно «мамаша Дорсет», на что я отвечала, что раз был папаша Дорсет, то должна была быть и мамаша, не вождём же краснокожих мне было себя назвать.
Гусар поэзы
Гусар скучал, хоть он не ведал грусти,
Но втуне понимал, как скуден ум.
Он выпил шнапсу, думая, – отпустит,
Но лишь устроил в мыслях лишний шум.
Ему казалось, – он не стар и может
Ещё девиц наружностью смущать
(Так иногда беззубый мясо гложет,
Не в силах челюсть жадную разъять).
К нему девицы были равнодушны,
И, чтобы данный прекратить бардак,
Решил гусар, речам друзей послушный,
Начать писать, рифмуя. Наш чудак
Взял в руки перьев целую пригоршню,
На них, крестясь, со смыслом поплевал,
И, став подобен паровому поршню,
В чернильницу их резво запихал.
Шли рифмы, шли! Но были все убоги,
Рубака-парень был успешно туп.
Ему казалось – все удачны слоги,
Которые он выпустил из губ,
Но рифмовались лишь одни команды
И подначальных возгласы солдат,
«Тлябля», «блятля», уф, что поделать, надо
Тренировать свой грешный агрегат,
Ну, что тут скажешь, модно стало ныне
Бабёшек стихоплётством завлекать, —
Гусару горше самоёй полыни
Усы крутить в безвестности. Как знать,
Быть может, и на это клюнет тётка…
Уже клюёт? Вот это коленкор!
И пусть она с рожденья идиотка,
Но зад её на «рифмы» дюжа спор!
Гусар залёг, как пугало, в засаде
(Но перьев из руки не выпускал),
И думал, как подкрасться к тётке сзади, —
Ведь он на память эту позу знал.
И пусть имел жану он для блезиру,
Мечты ему давно сверлили плешь,
Мол, быть тебе, красавцу, хоть и сиру,
И в рифмовальцах, – «посоля, поешь»,
Но ведь известность тож горбом даётся,
И, сколько жисть в сраженьях не итожь,
От этой славы пепел остаётся,
А от поэзы, пусть и чёрствый, – корж.
Гусар свой ус простёр над чахлой грудью,
Поправил упоённо эполет
И прошептал: «Ужо мне эти судьи!
На графомана в мире судей нет!»
И так лежал в засаде годы кряду,
Жана харчи носила в борозду
И подсыпала в яства эти яду, —
Умри, предавший женину …зду.
Гусар потел, хирел, но был упорен,
Хоть не давались слава и бабьё…
Уж больно был он от рожденья вздорен,
И так любил остаться при своём!
Над ним уже смеялись и в казарме,
И на конюшне ржали скакуны,
Но он, своей подмахивая карме,
На критиков пыхтел: «Вот серуны,
Поди, в бою сойтиться б не посмели, —
Я быстро отоварю пяткой в лоб, —
Пождите все, на будущей