держав жену за плечи, я поцеловал ее всерьез.
– Мы оба любим только друг друга.
Она высвободилась, отошла к плите, приподняла крышку над кастрюлей.
Я повел носом, уловив аромат.
– Вкусно.
– На самом деле…
Помешав, жена отложила ложку.
–…Я тебе варю не самый правильный рецепт.
– А каким должен быть правильный?
Луковый суп я считал не просто верхом кулинарного искусства, но и лучшим из первых блюд.
– Не таким. У меня он жидкий, лук просто плавает.
– Все равно вкусно, ничего вкуснее не ел.
– Настоящий луковый суп должен быть густой, как жюльен. Совсем другая консистенция.
– Наверно, делать такой трудно?
Я попытался представить себе что-то еще более вкусное, чем то, что сейчас готовился для меня – и не смог.
– Не думаю, что труднее трудного, просто надо точно знать рецепт. Не только чего и сколько класть, но и как и в какой последовательности.
– А ты не знаешь?
– Знаю приблизительно, где-то когда-то читала, но не думала, что понадобится. Не записала, запомнила не все. Пробовала, но так, как нужно, не получается.
– А когда ты пробовала?
Вопрос был естественным, мы с женой жили на ладонях друг у друга, никогда ничего не скрывали, знали все, что делаем.
Это казалось не просто нормальным, но единственно приемлемым для супругов, имеющих такой стаж и столь близких между собой.
– Да как-то пару раз. Когда ты был в командировке, и потом еще…
Жена замолчала, не уточняя.
– А в интернете ты рецепт не искала?
Мне подумалось, что классический луковый суп можно найти за минуту, пройдя в комнату сына и оттащив его от компьютера.
Или прямо здесь, взяв айфон, поскольку искать требовалось не картинки, а всего-навсего текст в десяток строк.
– Искала, но там фига два найдешь.
– Почему?
– В какой мы стране живем?
– Пока вроде в России.
– Вот именно. В стране победившего быдла, которому нужен не французский луковый суп, а макароны и подешевле.
Она взмахнула рукой.
– В лучшем случае – борщ с курицей.
С последним я был согласен. Жители нашего убогого города в еде ничего не понимали.
– Этот народ никогда не знал ничего слаще пареной брюквы, питается плебейским хлёбовом, а в интернете статейки пишет черт знает кто.
Я вздохнул.
– Угораздило же нам тут родиться!
Родину свою я тоже не любил; абстрактная любовь к стране происхождения всегда казалась мне атрибутом идиота. Народ, вынужденный считать соплеменным я презирал, но такой ненависти, какая кипела в жене сильнее лукового супа, еще не испытывал.
Возможно потому, что я все-таки был мужчиной, а она – женщиной. И жили мы не в Америке, а в России, где крестьяне-богоносцы испокон веку били своих жен кулаком в грудь.
– Так что буду искать рецепт дальше.
– Потому что любишь только меня?
Я погладил глазами ее фигуру.
– Да. Только тебя и никого другого.
Жена потянулась к вытяжке, чтобы прибавить оборотов – талия ее была хороша, а подколенные ямочки, показавшиеся из-под домашнего платья, черного в красный цветок, манили нежным шелком.
– Несмотря ни на что.
– И поэтому…
Замолчав, я оглянулся на дверь.
Из коридора доносилось поквакивание какой-то игры, в которых я давно перестал разбираться.
– Поэтому…
Голос я все-таки понизил.
– Поэтому мы и устраиваем этот свинг с Колмановичами?
– Не свинг, а своп.
Наша кухня, не мизерная, но и не огромная, позволяла ощутить себя в комфорте без лишних движений.
Сделав всего шаг от плиты, жена закрыла дверь – точнее, задвинула, поскольку я поставил тут клинкет, не требующий пространства для распахивания.
Мягко вздохнула резина уплотнителя, мы оказалась полностью отрезанными от квартиры и от всего мира.
– Своп.
– Я отстал от жизни, до сих пор не могу понять разницы.
– Свинг – просто разврат. Собираются все вместе и трахаются все подряд. А своп – приличный обмен супругами. Как у нас.
– Ну да, как у нас.
Я еще раз внимательно посмотрел на жену.
То, чем мы занимались с семейством ее подруги, входило в определенные рамки приличия, хоть и являлось развратом.
В течение нескольких дней Сергей Колманович жил у нас, а я – у них. С чужими женами мы не ходили по ресторанам, не ездили на шашлыки, а просто жили, не меняя привычного распорядка: ели, спали, стирали