Чужие окна. Мистическая история. Валентина Поваляева

!

      Я и глазом моргнуть не успела, как гадалка, схватив меня за плечо худыми скрюченными пальцами, вытолкнула за дверь. Следом за мной выбежали нервно хихикающие подруги – инициаторы неудавшегося похода к местной знаменитой ведунье бабе Варе. Странно: для моих приятельниц старуха безропотно раскинула карты, но стоило подойти к столу мне…

      Гадалка затряслась, как сломанный вентилятор, на губах выступила пена, глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Бабка завопила с силой иерихонской трубы, требуя, чтобы я немедленно покинула ее дом.

      – Наверное, она тебя узнала и решила, что ты собираешься про нее статью в газету тиснуть, – предположила одна из моих подружек. – Я, между прочим, у гадалки в прихожей на журнальном столике подшивку «Ведомостей» видела. Напрасно ваш редактор велел каждую статью в газете снабжать фотографией автора. Никакой личной жизни для корреспондентов!

      Все верно. Наш Каштан, а точнее, Константин Ашотович Тан, редактор городской газеты, в которой я имею честь служить, побывав на очередных курсах повышения квалификации, уверовал, что для-ради повышения рейтинга издания необходимо показать народу, то бишь читателям, авторов, чтобы последние были узнаваемы и любимы своей аудиторией. Мне лично такое «узнавание» пока выходит боком. Ни в булочную спокойно зайти не могу, чтобы на меня не вывалилась очередная порция жалоб от населения (есть еще наивные люди, которые по-прежнему считают СМИ четвертой властью), ни, как теперь выясняется, к гадалке…

      – Не горюй, Люда, – старались приободрить меня подруги, – мы в следующий раз на сеанс гадания в другой город съездим. Чтобы «фанаты» не докучали.

      Я усмехнулась:

      – Не слишком и хотелось слушать всякую лабуду от выжившей из ума маразматички. Зря я поддалась на ваши уговоры. Так что все к лучшему!

      Мы уже выходили за ворота двора, как гадалка выползла на крыльцо и окликнула меня:

      – Эй ты, журналистка! Как тебя там… Потапова! Умывайся святой водой и как можно тщательней промывай глаза. Да не пялься понапрасну ночами на чужие окна. Ну, чего вылупилась?

      Я и в самом деле «вылупилась»: более нелепого совета я в своей жизни еще не слышала. Умываться святой водой! Не заглядывать в чужие окна, да еще ночами! Нет, как вам это нравится? Старуха точно малость чокнутая.

      Через неделю, когда уже почти забылся неприятный инцидент, я встретилась в продуктовом магазине с этой самой гадалкой. Взяв с полки пакет кефира, я повернула было к кассе, но столкнулась со старухой, которая, оказывается, стояла за моей спиной, опираясь на обшарпанную, бывшую когда-то полированной, палку.

      – Ну, – ядовито сказала гадалка, – в церковь ты не ходила и святой водой по моему совету не умывалась.

      – Какое вам дело? – грубовато ответила я.

      – А такое… Видно, нравится тебе быть в прислужницах у костлявой. Чего морщишься? Думаешь, бабка из ума выжила? Психушка по мне плачет, да? А то, что по твоей милости люди раньше срока на тот свет отправляются, нисколько не тревожит знаменитую журналистку?

      Пакет кефира упал на пол. Откуда? Откуда старая ведьма узнала, что несколько героев моих публикаций, кстати, отмеченных повышенным гонораром, действительно умерли, причем преждевременно?!

      Я хорошо помню Никифоровых, победителей конкурса «Семья года», про которых три месяца назад написала статью. Мне очень понравились и Николай, спокойный, уверенный в себе мужчина, и его жена Галина, пампушка-хохотушка, и их очаровательные сыновья-близнецы, девятилетние Павлик и Степа. Никифоровым тогда, на конкурсе, вручили путевку в один из Черноморских санаториев. Я искренне радовалась за эту семью, где каждый жил заботой и любовью друг к другу. А через месяц узнала, что Николай и сыновья поехали кататься на катере, но внезапно налетевшая буря перевернула легкое суденышко. Несколько пассажиров, в том числе и Никифоров-старший с детьми, утонули. Галина не сумела справиться с обрушившейся на нее трагедией и сошла с ума. Несчастную женщину поместили в психоневрологический интернат, из которого она уже никогда не выйдет.