был тёплым. Он сорвал травинку.
Никита вышел на улицу – было темно и прохладно – прошёл по нескошенной траве и увидел следы, но не обуви, а то, что небольшой участок травы был в пепле, будто на нём жгли костёр. Никита знал, кто это был.
Он вернулся в дом, родители спали. Войдя в свою комнату, он переоделся. Это было чёрное пальто и того же цвета классические брюки, шарф тоже – всегда чёрный. Два раза побрызгался духами Chanel Blue, хотя остальным хватает одного брызга. Лёг на кровать полностью одетым, надел беспроводные наушники Sennheiser и включил музыку английской группы Radiohead.
Проснувшись (время было двенадцать ночи), он снял наушники и вышел из дома, не попрощавшись с родителями. Направился в лес.
– Дитрих, выйди! – крикнул Ник посреди леса.
На деревьях были видны сквозь ночь – глаза. Они светились, как звёзды в небе. Застучали барабаны, Ник мог пошевелиться только краем глаза. Послышалась арфа. Играла на ней некая девушка в ослепительно-белом платье. Когда она играла, то спускалась с высоты деревьев, с самых макушек вниз на землю. По мере того как она стройно играла, опускалась всё ниже – медленно. И когда приблизилась к Никите, по мере того как её объял страх, цвет платья изменился – стал зелёным.
– Твои глаза, как изумруды, – сказала она ему, будучи слепой.
“Как и твои, милая”, – язвительно подумал он, а потом сказал ей:
– Здравствуй, Афродита.
– Здравствуй, мой прелестный друг, – сказала она медленно и ласково.
Из её руки появился огонь, а другой она взяла его как дама и повела к арфе. Они остановились.
– Играть я не могу. И как же нам теперь подняться снова вверх, если сейчас я держу в одной руке тебя, а в другой огонь? Потушу огонь, и мы не увидим пути. Отпущу тебя, и не было смысла тебе приходить.
– Да. Я понял, – ответил Никита, начав думать.
Но Афродита понимала, что он – ничто, и не сможет ничего придумать и как-либо помочь. Этот сопляк – никто для неё.
– Будешь сам играть, – сказала она.
– Но я не умею, – ответил Ник.
– Суть не в этом, а в том, чтобы сделать мне приятно. Но не как лев своим жертвам, – сказала она и прозрела.
Глаза её были, словно алмазы, и буквально излучали такой свет, какой излучает алмаз от солнечных лучей. Никита полностью после этого света ослеп. Он просто ахуел.
– Итак, играй слепым, – сказала ласково и слишком приятно Афродита, очень сильно этим его мучая. Пытаясь найти струны, она направила его руки. От неё пахло итальянскими духами. Своими нежнейшими руками она прикоснулась к его рукам и направляла их. Он играл совсем нескладно, но под её руководством арфа издавала слаженные звуки. И они поднялись вверх.
Цвет платья у неё поменялся – стал полностью чёрным. Никита прозрел, но под глазами остались какие-то пятна.
Афродита сказала:
– Мы знаем, куда ты идёшь и рады помочь. Возьми этот стебель и отправляйся.
Джуна и Гитра – две сестры. На этот раз путь молодого Никиты лежал к ним. Они жили неподалёку от башни и тёмного леса, на окраине, где тихо и спокойно можно творить сокровенное, словно ребёночек, который кушает малинку, ведь никто не знает, что он в этот момент сделает дальше.
Подойдя к их дому в стиле элегантного минимализма, где одни только стёкла и современные технологии, Ник постучал. Открыла дверь Джуна. Её ноги были, как две дуги по несколько метров, так же и руки, голова – единственное, что скрепляло их. Не было живота или там бёдер, лишь тонкие в несколько сантиметров руки, так же и ноги, а посередине – голова. Казалось, что руки – это волосы, а в другой момент, что ноги. Эмоции тут были непонятны. Она молчала, но мягким движением руки пригласила его в дом, его коснулась будто тонкая и мягкая веточка. Гитра готовила еду, но странным способом – она купалась в кастрюле. Гитра была поменьше сестры и, буквально плавая в кастрюле, обвивая морковь, она таким образом её резала и далее подобными способами готовила обед. Никита дал ей стебель и Гитра его приготовила.
Все трое сели за стол, но теперь это были обычные человеческие фигуры вместо тех. Они смотрели в упор друг на друга весьма близко, сидя за столом, и чем ближе и дольше они смотрели друг на друга, тем сильнее глаза искажали пространство – время могло замедлиться или свет поменять перспективу. Никита смотрел в тарелку и кушал. Вдруг они громко, пока Ник кушал, заговорили. Их глаза сделались чёрные, словно мрак, кристаллы.
– Найдём в тебе мы три ответа. Один – закажем для обеда; другой – отыщем для приметы и будем радоваться смеху; четвёртый – мы не знаем; последний – третий, как комета, он хочет вырваться наружу и к Афродите путь найти.
Никита был в страхе и некотором трепете и задал свой вопрос:
– Я ищу один вход и выход в башню?
– Так, вход иль выход ищешь? – спросили громогласно две сестры.
– Вход, – ответил Ник.
– Тогда познал ты горечь поражения: убьёшь воинствующую леди и сможешь ясно видеть цели.
Ник был рад,