p>Дубовая дверь спальни закрылась с тяжким стоном, будто не хотела впускать смерть. Старый дом замер, предчувствуя расставание со своим хозяином. Большие напольные часы отсчитывали последние минуты его жизни. Стрелка остановилась на двенадцати, щелкнула пружина и заиграла знакомая мелодия – «Боже, Царя храни». Потом маятник качнулся последний раз и замер навсегда…
Прошли похороны. Лиза бродила по старому саду, думая только о дедушке Якове. Он был не только удивительно добрым человеком, но и замечательным врачом, хирургом. Спасал даже самых безнадежных больных. В годы Великой Отечественной войны он провел сотни операций, порой не отдыхая круглые сутки. А после войны – десять лет лагерей по ложному доносу. «Было такое время», – вздыхая, говорил он. И тут же радостно добавлял: «Зато сколько прекрасных людей мне довелось встретить!»
Особенное восхищение у него вызывали медицинские сестры и санитарки, с которыми он работал в больницах и госпиталях. Дед Яков считал их незаметный каждодневный труд подвигом. «Врач сделал операцию – большое дело! Но выздоровление больного зависит от ухода. Доброта и ласка – это главное. Иначе – все напрасно!» – убеждал он Лизу.
Дедушка любил поговорить со своей внучкой. Они были лучшими друзьями. Лиза тоже обожала деда Якова и каждое лето гостила в его чудесном доме.
И вот начались каникулы, девочка мечтала, что они с дедушкой будут днем гулять по саду, а вечером пить чай на террасе. И он станет рассказывать ей свои истории. А теперь деда Якова нет. И, наверное, самого интересного Лиза так никогда и не узнает.
И тут она вспомнила его последние слова о какой-то тетради. «Надо найти ее», – решила Лиза и, не теряя времени, побежала к дому. – «О какой тетради он говорил? И почему ее нужно искать на чердаке?» – думала она, поднимаясь по крутой лестнице.
У деда целый большущий секретер был забит разными записными книжками и блокнотами: он много писал. Жизни не хватит, чтобы все разобрать! А тут еще и на чердаке какая-то таинственная тетрадь…
В единственное окно ярко светило солнце. Столб света упирался в большой сундук. Трудно даже представить, как его сюда могли затащить. Тем не менее, эта древняя махина загромождала чуть ли не полчердака. А вот замка на ней не было. «Почему бы не начать поиски с этого сундука?» – и Лиза, потянув за ручки, с большим трудом открыла массивную крышку.
– Ого! – не смогла она сдержать возглас удивления.
В сундуке лежали красивые старинные вещи, настоящий антиквариат. Изящная фарфоровая статуэтка пастушки, тяжелый подсвечник на три свечи, шкатулка с деревянными гребнями, маленькая сумочка, расшитая бисером и золотистыми нитками, а под ними – кружевная скатерть и салфетки ручной работы. На самом дне – два деревянных ящика. Лиза открыла один из них и достала свернутую старую ткань с крестом, вышитым потускневшими от времени красными нитками. Материя оказалась косынкой. Под ней лежало поношенное темное платье, чем-то похожее на монашеский подрясник, пожелтевший от времени длинный передник, и в самом низу какая-то тетрадь. И как раз в кожаном переплете!
С волнением и трепетом Лиза открыла первую страницу. Сверху красивым тонким почерком было выведено: «С[е]стры милос[е]рдiя Таисiи Трубилиной личныя записи». Написано чернилами. Все вроде на русском языке, но в то же время и не совсем, и буквы какие-то немножко другие. А ниже – дата, но на ней писавший посадил кляксу, которую потом попытался смазать. Поэтому разобрать можно было только первые цифры: «19… годъ».
Затаив дыхание, Лиза перевернула страницу и стала читать, легко разбирая слова:
7078 год от Сотворения мира[1] принес страшное испытание русским людям – голод. Казалось, земля утратила силу плодородия: сеяли, но не собирали хлеба – то холод, то засуха губили жатву. Дороговизна сделалась неслыханная. Бедные толпились на рынках, спрашивали о цене хлеба и вопили в отчаянии. Милостыню стали просить те, кто еще сам вчера щедро раздавал нищим хлеб. Люди скитались как тени, умирали на улицах и на дорогах.
Тяжко ступая босыми ногами, распухшими от голода так же, как и все тело, Иван брел, не разбирая пути. Жена и дети его умерли голодной смертью. Зачем он остался жить? Да, видно, и его конец близко. Обессилев, он упал у высокого дерева, не дойдя до крайней избы села Лазарева нескольких шагов.
Улица была пустынна. Может, уж и здесь не осталось никого в живых? Голод не щадит ни старых, ни малых. Вдруг, откуда ни возьмись, появилась женщина, закутанная в широкую шаль, с большой корзиной. И захлопали калитки: вышли люди, обступили ее, протянули руки. Она что-то раздавала. Иван не поверил своим глазам: женщина ловко доставала из своей корзины хлеб, калачи и даже куски мяса!
Собрав последние силы, крестьянин попытался встать, но смог только ползти. Когда он приволок свое непослушное тело к краю дороги, люди уже расходились, бережно заворачивая в тряпицы драгоценную еду. Женщина подняла корзину и собралась уходить, когда заметила Ивана.
– Что ж ты, мил человек, совсем изнемог? – она присела и заглянула в изможденное лицо умирающего.
– Хлебца