ных политических обстоятельствах. При отсутствии такого знания политика остается опасным природным явлением, время от времени поражающим человечество то революцией, то войной. Точь-в-точь как в ненастную погоду молния, смерч или ураган. И, увы, пока историки не прекратят дискутировать о предпочтительности той или иной мифической схемы, не займутся скрупулезной, подетальной реконструкцией поступков наших предков, говорить об обуздании разрушительной мощи политических процессов не приходится.
История для политика то же, что математика, физика и химия для изобретателя. Без опоры на «живой», ежедневный опыт мировой и национальной истории ему крайне тяжело ориентироваться в чрезвычайно динамичной реальности и не допускать грубых просчетов в своей деятельности. Как воздух, нужна консультативная помощь исторической науки. Вот только, насколько качественной может быть помощь истории, если в ней до сих пор хронологию выстраивают по «годам», в лучшем случае, по «месяцам», а главными объектами изучения являются страны и народы, в лучшем случае, классы и сословия! Конкретный человек нынешней истории интересен не сам по себе, а как выразитель чаяний наций, классов, различных социальных групп.
Однако историю вообще и политическую историю в частности творят конкретные люди, со своими идеями, желаниями, вольными или невольными заблуждениями. И, значит, лишь анализ каждого слова и шага каждого человека способен высветить подлинную картину истории, как в целом, так и в политическом ее аспекте. Конечно, докопаться до истины глобального масштаба едва ли возможно. В архивах и библиотеках просто не отложился соответствующий материал. Зато часть от целого – среди иного и политическую историю – восстановить на уровне «день» и «час» – задача вовсе не утопичная, поскольку в нашем распоряжении есть достаточно источников, отражающих повседневную деятельность первых персон государства, а также лиц, их окружавших.
Яркий тому пример – история дворцовых переворотов в России XVIII века. Не считая мелких, ученые выделяют семь крупных «дворцовых бурь», потрясших Российскую империю в ту эпоху: воцарение Екатерины I (январь 1725 года), падение Меншикова (сентябрь 1727 года), воцарение Анны Иоанновны (февраль 1730 года), падение Бирона (ноябрь 1740 года), воцарение Елизаветы Петровны (ноябрь 1741 года), воцарение Екатерины II (июнь 1762 года), воцарение Александра I (март 1801 года). К ним примыкают политически менее значимая, но шокировавшая русское общество расправа с Артемием Волынским (июнь 1740 года) и загадочная, омрачившая триумф Екатерины смерть Петра III в Ропше (июль 1762 года).
Исходя из доминирования вышеуказанного принципа изучения истории, калейдоскоп свержений царей и регентов в течение немногим более четверти века (1725—1762) принято объяснять, во-первых, упразднением в 1722 году древнего принципа преемственности власти – по прямой мужской линии, и, во-вторых, волевым вмешательством в порядок престолонаследия русских янычар – выпестованных Петром гвардейцев. Вот якобы ключевые причины возникшей на российском политическом Олимпе династической чехарды. Правдоподобно? Вполне! Схема нового мифа родилась, и тот со временем крепко засел в анналах исторической науки. Тем не менее сей миф в корне ошибочен, и прежде всего от того, что опирается на факты «большие», общего характера, оставляя за бортом фундамент истории – факты «малые», повседневные. А посему, на мой взгляд, нет ничего удивительного в том, что возвращение из небытия последних полностью изменяет представление о причинах, движущих силах и значении знаменитых и легендарных дворцовых «революций» почти трехсотлетней давности.
Впрочем, не стоит забегать вперед. Правильнее рассказать о каждом из них по порядку.
1725 год. Три январских дня
Что мы знаем о восшествии на престол супруги Петра Великого – императрицы Екатерины I? Как правило, только то, что Александр Данилович Меншиков в союзе с П.А. Толстым, П.И. Ягужинским, Феофаном Прокоповичем и другими, опираясь на поддержку гвардии полков, заставил сенаторов – сторонников внука царя-реформатора, великого князя Петра Алексеевича (Д.М. Голицын, В.Л. Долгоруков, А.И. Репнин), провозгласить преемником вдову скончавшегося государя. Кульминацией дворцовой революции стало появление в царской резиденции толпы преображенцев и семеновцев, которые потребовали отдать скипетр матушке-царице, что перепуганные члены Сената тотчас одобрили.
Такую трактовку событий изложили в своих знаменитых мемуарах Геннинг Бассевич, Бурхард Миних и некий аноним, чей труд прежде приписывался вице-адмиралу Никите Вильбуа, а скорее всего, принадлежит перу профессора Российской академии наук Я. Штелина. Прочие свидетельства, в том числе и описание переворота Феофаном Прокоповичем, опубликованное в 1726 году, реляции французского посла Ж. Кампредона за январь – февраль 1725 года, до сих пор служат для историков в качестве не первоисточника фактов, а кладезя занимательных дополнений к общепринятой версии. При этом показания непосредственных очевидцев, противоречащие канону, просто игнорируются. Хотя, если отрешиться от привычной схемы и попытаться сопоставить и логически увязать между собой все имеющиеся известия о драме, разыгравшейся в ночь на 28 января (8 февраля) 1725 года, как давно обнародованные, так и обнаруженные в архивах в последнее время, то