в кресло. Не прошло и пяти минут,
как он услышал фразу: "Когда спя-
щий проснется", – употребленную в
виде пословицы – насмешки над тем,
чего никогда не будет".
"Когда спящий проснется"
Герберт Уэллс.
1. ПО ТУ СТОРОНУ БОЛИ
– По-моему, он уже здесь, – были первые слова,
произнесенные очень напряженным шепотом.
– Да, да, он, кажется, проснулся, – констатировал другой
человек и тут же распорядился. – Все! Переносим на
кровать! Аппарат уходит! Он не должен его видеть.
Бывает, что, очнувшись после тяжелой операции,
человек долго не может сообразить, что к чему, но
Нефедов вернулся сразу с ясным пониманием, что он в
больнице. «Ну, конечно, конечно, – с уже готовой иронией
подумал он, как бы оглоушено и с креном всплывая из
бездны тихого сна, – как же, испугался я ваших
железячек…» Глаза открывать не хотелось: полежать бы
еще на этом невероятно удобном лежаке, остыть от боли и
послушать поток эфирно-свежих сил, подхватывающих
тебя, распрямляющих каждую твою жилочку, каждый
4
капилляр. Кажется, вот лежал ты на мелководье, и вдруг
взмыло тебя большой, горбатой волной и тебе, замершему
от восторга, показалось на мгновение, что сила этой
океанской волны – твоя сила. В какую-то секунду, как это
бывает во сне, Нефедову привиделось из детства: вот
выходит он из теплой вечерней воды Ильинки, оставляя в
ней пыль и усталость, вынося восторг и бодрость… И тут
же единой картиной раскрылся весь день до этого: сегодня
он, белобрысый пацаненок, ходил вместе со своим пятым
классом по колхозному полю с пшеничными всходами и
серпом, привязанным на палку, срубал сочные кусты
кислицы. А потом, уже из дома, стоя на педалях, скатился к
речке на велосипеде. Но тьфу ты! При чем тут какой-то
велосипед!
Ох, уж это блаженство покоя, по ту сторону
преодоленной боли…
Полежать, однако, не удалось: чьи-то руки приподняли и
положили на койку с прохладной свежей простыней, на
место менее удобное, но более знакомое. И тут кто-то так
выжидательно и осторожно тронул его за плечо, что
Нефедов, вместо того, чтобы открыть глаза, напротив,
плотнее зажмурился, выжидая дальнейшего.
– Вставайте-ка, вставайте, – сказали ему с мягкой
насмешкой, словно уличая в невинном притворстве, – вы
же проснулись…
Нефедов открыл глаза, привычно по-стариковски
вздохнув, ну что тут поделаешь, они уже все знают за него.
«Вы проснулись», видите ли… Хоть подсказали, а то б не
догадался…
Палата была прежней, как бы сфотографированной
несколькими вчерашними прорывами в сознание. Тут и
плакат, призывающий к донорству, с рисунком, примерно,
пятилитровой капли крови, от которой ни за что не
хотелось отдавать свою кровь. А вот врачи уже другие,
вероятно, утренняя смена: у них ведь тут, понимаешь ли,
5
все как на производстве. Ближе всех стоял высокий, очень
строгий врач (наверное, старший). Второй был с
рыжеватой, короткой бородкой, с лицом борца или
коренного сибиряка. Третий, державшийся за блестящую
спинку кровати, смотрел с настороженной, прямо-таки
«локаторной» улыбкой. Их странная выжидательность
заставила Нефедова заподозрить, что позади было нечто не
шуточное: наверняка, эти эскулапы изрядно покромсали
его своими маленькими ножичками. Хорошо бы теперь
выведать, что с ним натворили, что вырезали, что
оставили. А, главное, сколько он еще протянет на этом
белом свете.
– Ну, братцы, – сказал он, сосредоточив все внимание на
их лицах, – ночью-то я чуть было не умер (хотел сказать
«чуть не сыграл в ящик», но растроганно пожалел себя и
сдержался). Проснулся, где-то часа в три и, знаете, такая
боль и в сердце, и в голове, и во всем теле. Никогда не
болело сразу все. Вот, думаю, она тихая-то и легкая, как все
считают,