е порадует столь долгожданным теплом.
Но не о погоде сейчас думала Катерина, бежавшая по второму этажу дома к своей хозяйке. В руках у нее был графин с холодной водой – стакан находился в спальне. Ох и напрасно же граф уехал из усадьбы, думала про себя Катерина. Напрасно забрал с собой остальных слуг, оставив жену, которая и так слегла от переживаний и волнений. Теперь же ей становилось с каждым часом все хуже и хуже. Доживет ли госпожа до рассвета? Катерина упорно гнала от себя плохие мысли. Доживет, она должна дожить, не может быть по-другому! Бог не оставит ее, ведь она так истово в него верит, она каждое воскресенье ходит в церковь на службу, в доме столько икон, да и вообще, графиня – очень добрая женщина, она ведь всегда помогает бедным! Почему она должна умирать – вот так, одна, без мужа, в почти пустом и таком унылом сейчас доме?!
Несколько лет назад в особняке постоянно бывали гости, проходили балы, не смолкали звуки фортепиано, на котором умело музицировала хозяйка. Катерина отдала бы все на свете, только б графиня снова села за инструмент, снова сыграла свою любимую сонату – такую трогательную и нежную, берущую за душу. А теперь – нет ни гостей, ни танцев, ни музыки, только завывания вьюги да душераздирающие стоны графини, которая… которая доживет ли до восхода солнца?…
– Катя… Катя, подойди… – расслышала служанка затухающий, как огарок свечи, измученный голос хозяйки. Катерина буквально вбежала в комнату, даже не заботясь о том, как бы не расплескать воду.
– Сейчас, госпожа, сейчас я вам налью воды… – засуетилась девушка.
Катерина была моложе своей хозяйки – ей скоро должно было исполниться двадцать лет, но служила она в доме давно и уже жизни не мыслила без своих господ. Конечно, по-хорошему, ей давно надо было выйти замуж, но из-за бедности семьи девушке пришлось пойти на службу в дворянскую усадьбу. Да только привязалась Катерина к хозяевам, а в особенности к графине, и совсем не хотелось ей как-то менять свою жизнь. Но сейчас – сейчас уже произошли жуткие необратимые изменения не только в судьбе Катерины и графини, но и в судьбе целой страны. Становилось все тяжелее и страшнее жить, и молодой служанке казалось, что вся ее налаженная жизнь разваливается на части – сначала одни тревожные перемены, теперь – другие. К чему, к чему все это приведет? Неужели Бог, в которого так верили и она, и ее госпожа, позабыл про них? Отвернулся, занялся какими-то другими делами, а их оставил? Неужели это возможно? Это несправедливо, нечестно, ужасно…
– Катя, не надо воды… – услышала молодая служанка слабый голос хозяйки. – Дай мне икону…
Катерина сразу поняла, какую именно икону просит графиня. У нее имелась своя любимая, на которой был изображен лик Богоматери с Младенцем. Катерине тоже нравился этот образ, несмотря на то что икона была очень старая. Но сохранилась она превосходно – поражала своей красотой большая серебряная риза, инкрустированная крупными аметистами и старинной, какой-то особой эмалью, на которой была написана история иконы. Венчик был выложен горным хрусталем, кое-где добавлены другие чудесные самоцветы. Но не за драгоценные камни графиня так любила икону, а за то, что образ Божьей Матери словно источал любовь, доброту и прощение. Катерина не раз видела, как хозяйка разговаривала с иконой, точно та была живым человеком. Она не только просила Богоматерь о чем-то, но и рассказывала ей о своих опасениях, сомнениях, спрашивала совета. Когда графиня обращалась к иконе, окружающие для нее словно переставали существовать, она забывала обо всех, кроме Святого лика. В тот момент на глаза графини часто набегали слезы, однако после своей своеобразной молитвы она успокаивалась и сама словно становилась возвышенной и неземной, как и Дева Мария. И сейчас, возможно, хозяйка поговорит с иконой, и ей станет легче, и уйдет мучающая ее боль, и исчезнет смятение…
Катерина громко опустила графин на стол, так, что из него даже пролилась вода, бережно, едва ли не со страхом, взяла со специального столика икону, перед которой графиня ставила свечку. Девушка осторожно поднесла икону к кровати бледной, словно полотно, хозяйки. На лбу ее выступил пот, глаза ввалились. Когда-то свежее, такое красивое и молодое, лицо теперь напоминало восковую маску. Катерина знала, что хозяйка всегда молится в одиночестве, и поэтому пыталась установить икону на стул, чтобы графине был виден лик. Но хозяйка только покачала головой и прошептала:
– Катя, не уходи… останься…
Катерина послушно села на стул, по-прежнему с трепетом держа икону. Не уронить ее боялась, а как-то взять неправильно, небрежно, так, что Святая Богоматерь рассердится на нее. Была бы воля Катерины, она и вовсе бы оставила икону на столике, где той и полагается быть. Но сейчас-то молодая служанка подчинялась не святым и не ангелам, а вполне смертной графине, которая просила взять икону, и про себя Катерина надеялась, что ее простят за не слишком почтенное обращение со святыней. Хозяйка не стала читать ни молитв, ни акафистов, которые знала наизусть, а прошептала, обращаясь к Богородице:
– Прости меня, Божия Матерь… Как же я без тебя буду, милая моя, Матерь Божья… Не оставляй меня одну…
Последние слова потонули в страдальческом, полном боли стоне, который графиня не смогла сдержать.