оровела от этого поступка, который "однажды" обнажило мое лицо, причем раздел его так сварливо и неаккуратно, что задел кожу, с претензией на захват глаз и волос. Какая смирная, призывающая своим сглаживающим прикосновением,догадывающаяся доброта была проявлена ею. Пани Рената – своей лебединой нежностью с изначально свойственным ей старанием, к которому она давно привыкла, сжала в своем прозрачно-розовом кулаке мое сердце. Форма песочных часов. Форму песочных часов приобрело оно. О, ожидание. Неповторимость момента,который уже искаженно воспринимается как посредственный ,который уже как-то обозначен,обозначен тоской о былом,момент – с широтой многофункционального океана сбил с ног стадами птиц и носорогов, медведей и волков, – заставляет меня делать сальто, которое теперь обернулось в равномерное скулящее движение.
"Я хочу с Вами поговорить" – произносит она и начинает шагать по диагонали, косвенно приближаясь ко мне, как будто идет по тонкому бордюру и боится наступить на дорогу, по которой едут машины.
"Со мной?" – отвечаю я, намекая на то, что для меня непривычно, чтобы кто-то желал говорить со мной. Я слишком назойлива для того, чтобы вызывать что-то подобное. Я не успела опередить ее, обрезав ее легкое желание, скорее всего основанное на необходимости делать то, что умеешь. А этому не так то сложно научиться. Почти все умеют помогать. Но почти никто не делает это хорошо.
В стиле умирающего солдата, возносящего вялую руку с ружьем из-за холма, она начала бросаться советами и жуя жвачку, пододвигалась ко мне, сверкала советами, бьющими прямо в лоб. Упитанность и затверделость ее взглядов мне показалось нездоровой, при всем ее прелестном расцвете в манерах и стиле.
"Но как учительница чешского языка может быть так убеждена в чем-то? Без поиска? Под надутыми правилами, толстыми аксиомами, о которых нужно говорить в ворчащем тоне, так как сам на себя злишься из-за их подозрительной правдивости – откуда эта ловкость в помощи? Если ее цель была помочь – откуда эта убежденность, что этим она правда поможет?" – все еще задаюсь этим вопросом я.
Опишу свою потерянность в забрызганности кислых прогнозов:
"Вы пьете????"– спрашивает она.
"При таком стиле жизни вы умрете в 30 лет, а может быть в 40!" пронеслась пустынным вихрем пара предложений, облитая глазурью ее харизмы и приятных черт лица, надев мне на горло, удлиняющую шею ,африканское ожерелье. Удушье от прямоты.
"Но я творю со своей жизнью то, что творит поэт со словами и опытом " – с зудящим, но не дрыгающимся спокойствием отвечаю я.
"Я не хочу об этом говорить. Я не для этого с вами здесь"– отвечает она с густотой голоса.
"Я хочу стать гением" – произношу я.
"Я так не думаю"– и тяжелым ножом мясника были порезаны, только проявляющие у теленка признаки воли жить, не подавшего даже голоса от возвышенной беспомощности, в которой скрыта красота всех начинаний и предположений. Кровавая смерть, замеченная остальными как бархатная – ошеломительная скрытость – замаскированная под искренностью – которая притягивает. Теленок со сливками.
Под шубертовскую Аве Мария понеслась я, спотыканием рвя асфальт в клочья с барабанным подрыгиванием.
Я еще не понимала, что ее видение напрочь содрало во мне всякую надежду на допустимость ошибок, которые я часто совершаю, она стерла любую вседозволенность, которая иногда говорит голосом сирен, какое безнадежное утопание в горьком шоколаде ее видения.
Слезы текли, опустошая голову и грудь. Теперь я парус, влекомый дыханием одной ее ноздри.
Под реквием Моцарта я заглянула в себя и не нашла там даже этикетки, заново выворачивая майку души я не могла найти эту этикетку. Она обокрала меня. Она отрезала ее зубами,которые стрекотали из-за быстрого движения губ и. Какая безобидная кража. Под реквием Моцарта я рычала с удручением – от кражи, которая не была определена как кража.
"Я помогаю вам, вы человек"– говорила она.
"Я помогаю вам, вы человек" – это змеиное предложение перевернуло все с ног на голову и потом снова, вращение это приобрело инерцию, кто его остановит, кто докажет, что оно не вращается уже, оно слишком равномерно.
Что значит помочь? Что значит помогать? Разве это не выражение своих навыков, которые не нуждаются в строгой оценке, которые уже изначально надушены отношением с полузакрытыми глазами, на то как в действительности эта помощь работает. Замечается сам акт желания помочь. Какая скользкая и лентяйская деятельность – помогать. Притом, что тот, кто помогает всегда трепещет с грацией премьер-министра или какого-то другого знатока. Что это за невинное овладевание и подавление другого? Почему это не преступление? Если нечто выдается за что-то приятное, хотя это есть самодовольное проявление своего опыта. Вам говорят, что хотят помочь, намекая, что это действительно поможет, что для вас имеется что-то, в чем вы действительно нуждаетесь. Но откуда помогающим об этом известно?Если мне даже это неизвестно во всей полноте.
"Я хочу стать гением,