ситуации заключался в том, что я не догадывался о том, что выгляжу форменным идиотом. Понял это позже, когда на Волге, прошагав в направлении фарватера километра полтора по глубокому снегу и очень устав с непривычки, пытался проделать этим огромным коловоротом отверстие в ледяном панцире реки. Надо заметить, что в марте лед бывает толщиной почти в метр.
Работал, как буровая установка. Раз пять останавливался, чтобы отдохнуть. Бур вгрызался в лед с таким шумом, что, наверное, было слышно на берегу. Наконец, потратив почти полчаса, я добился успеха и опустил в воду мормышку, радуясь тому, что в такую лунку любая рыба легко пролезет. Но рыба не клевала. Окружающие меня поодаль рыбаки переходили с места на место и чего-то там уже ловили. А я сидел, смотрел на них с досадой, понимая, что у меня так не получится и если я начну снова сверлить лед этим дьявольским инструментом, то просто не хватит сил, чтобы потом дойти до берега. Так и упаду здесь, замерзну как кочерыжка рядом со своими новыми рыболовными снастями.
Вернувшись домой, забросил окаянный бур в кладовку и на следующий день купил себе другой, поменьше диаметром.
Самоубийцы
За долгие годы странствий по заснеженным волжским просторам я познакомился со многими разными людьми, объединенными одной страстью – любовью к рыбной ловле. Нерушимое рыбацкое братство, где критериями оценки человека являются не его общественное положение, образование или личное благосостояние, а умение ловить рыбу и способность легко переносить лишения.
Помню, как полтора десятка машин, возвращавшихся с рыбалки домой, были остановлены снежным бураном в поле между деревней Алатайкино и селом Юксары, мужикам пришлось всю ночь по очереди вытаскивать автомобили на лямках, впрягаясь по нескольку десятков человек. Один из пассажиров – очевидно, большой начальник, ходивший по обочине, начал было командным голосом давать указания. В итоге он сам малое время спустя был вынужден впрячься и наравне со всеми тащить по сугробам тяжелый автомобиль. В лямку начальника загнали матом и обещанием скинуть его машину на обочину, где она будет стоять если не до весны, то, по крайней мере, до тех пор, пока не найдется трактор, чтобы ее вытащить. А трактор найти в данных условиях было очень проблематично. Так ему и сказали: это на работе ты начальник, а здесь, если не хочешь быть замерзшим дерьмом, паши, как все. И он пахал… Экстремальные условия вообще делают людей другими. Наизнанку выворачивают всю их сущность. Помню одного молодого интеллигентного мужчину, который в городе был очень вежлив, улыбчив и подчеркнуто корректен в выражениях. Оказавшись брошенным попутчиками, пробродив ночь по заснеженным протокам, только под утро случайно нашел на острове землянку, где мы ночевали. Был он серым от холода, говорил заплетающимся языком и матерился так, что видавшие виды рыбачки восхищенно крякали и предлагали страдальцу горячий чай, заправленный водкой. Самое занятное то, что, отогревшись и поспав часик, он вместо того, чтобы двинуть к берегу в сторону автобусной остановки, снова пошел рыбу ловить, заявив, что домой поедет вечером.
В Отарской протоке
После затопления Чебоксарского водохранилища рыба была повсюду. Пять метров от берега отойдешь, где-нибудь у кустика торчащего изо льда лунку просверлишь и таскай себе мелочь на здоровье. Окушки и сорожки беспрестанно клевали.
Но народ в то время крупной рыбой был избалован. Мелочь ловили немногие, и то чаще в качестве живца. На выходе из Отарской протоки, нашел я в то время коряжку незаметную. Около нее глубина с метр, и всегда живец отчаянно клевал, а вокруг коряжки сразу глубина – метров 7-8.
Лет пять я там промышлял и даже в мертвый сезон посреди зимы за день меньше 4-5 щук не брал. А последняя рыбалка на этом месте запомнилась особенно. Последняя потому, что в тот год во время половодья коряжину эту заветную смыло, и сколько я ни искал позже, найти ее бывшее местонахождение оказалось невозможно. Но тогда в последний раз я попал на такой клев, какого никогда больше не видел. Три дня 30, 31 марта и 1 апреля все было как обычно: две-три щуки в день и ночевка в дощатом домике на берегу, где стены были щелястые и приходилось все время затыкать их чем попало, а печка жестяная должна была гореть всю ночь, иначе становилось холодно. Хотя конец марта уже, весна вроде, а ночами все равно холодно. С вечера дров не заготовишь – закоченеешь к утру. Нас в избушку крохотную пять человек набилось. Спали впритык на нарах, устланных, черт его знает откуда взявшейся здесь, соломой. Вспомнишь – вздрогнешь. Грязные как черти, посуду по-хорошему вымыть негде, умываться на рыбалке – вообще буржуйская роскошь. В общем, жили, как обезьяны под предводительством негласно избранного вождя по имени Шамиль, который "держал дисциплину" и заботился о том, чтобы мы пусть грязные, но зато в тепле жили. На заготовку дров ходили под началом Шамиля по очереди. У него была маниакальная идея, в том смысле, что печку нужно топить только дубовыми поленьями. Они, конечно, и горят дольше и жару много дают. Но пилить сухостойный дуб, несколько лет простоявший в воде, это, я вам скажу, небольшое удовольствие. А Шамиль упрямо настаивал – только дубы, словно хотел все ориентиры в протоке уничтожить, там к этому времени помимо дубов уже все затопленные деревья половодьями