Коле в голову пришло, как же мы в ЗАГС, с невестой, и без букета цветов. Вытащил он меня на остановке и побежал к той сирени, чтобы букет наломать. Хорошо, я глазастая, увидела – грозой провод электрический оборвало, и от в той сирени запутался. Я как закричу страшным голосом: «Стой!» А то не за кого было бы мне замуж, выходить, – заканчивала она.
Вот и сейчас. Антон уже сделал Николаю вановичу укол диклофенака, уже достал из своего докторского саквояжа мазь («Дважды в день – утром и вечером, поясницу и ноги, а то я вас знаю – когда еще Прасковья Николаевна в город в аптеку соберётся) и старички уже готовы были ещё что-нибудь вспомнить о годах минувших и рассказать не торопясь, когда Антон сам заговорил о барском доме, где недавно побывал.
– Видали, Николай Филиппович? Соединили всё в одном флаконе – флюгера восемнадцатого века, крыльцо резного дуба, пластиковые окна и спутниковые тарелки…
Неожиданно Николай Филиппович подержал его с энтузиазмом:
– Это ещё что! Я ведь ходил, любопытствовал… Не спрашивай как, Антоша, я ж строитель, мне такие старые дома – во как интересны! Так ведь наняли они шут знает кого для своих переделок, гастарбайтеров каких-то. Я уж хозяйке этой объяснял – дом уникальный, тут абы какие специалисты не подойдут, тут профессионалы высокого класса требуются. А ей, видать, сэкономить хотелось. Не знаю, что там у неё за проект, да только одну несущую стену ей таки сломали. И с поребом там непонятка полная…
– С погребом?
– С ним. У такого дома должен быть подвал, вот не убедишь меня, что иначе там – а они говорят – глухой фундамент! То ли залили повал этот бетоном, то ли просто заперли, но чего врать-то?
Ещё больше удивила Антона вторая его пациентка, которую ему предстояло навестить в этот день. Тоже старушка, и тоже «из простых – не из новых русских. Вернее, не совсем из простых. Антонина Григорьевна была тут легендарной фигурой. Приехала в Рождествено в пятидесятых годах прошлого века, юной учительницей со светлой косой через плечо и огромными голубыми глазами. Начала преподавать историю – школа тогда тут была шумной, детей много, а две смены учились. Замуж Антонина Григорьевна так и не вышла, но, благоаря энергии своей, организаторским способностям, через несколько лет стала директором школы, и ушла с этого поста, когда ей было уже за семьдесят.
Если и считали её тут немного странной – ни мужа, ни детей, да ещё увекается сахаджа-йогой, то всеобщее уважение к ней было бесспорным. Уже дедушки с бабушками приводили в школу своих внуков, и вспоминали, что сами учились у Антонины Григорьевны.
Абсолютная бессеребренница, в виде подарка себе к юбилею, она просила главу сельсовета сделать новый пристрой к школе. Она говорила, что коллекционирует только одно – добрую память о себе. В последние годы она заслужила ещё большее уважение сельчан, взявшись довести до более-менее приличной кондиции тяжелейшего мальчишку. Он