со всем благоразумием, счел должным обратиться к саксонцам с прощальным посланием и в обнародованной декларации прямо объявил, что они перейдут под управление Пруссии вследствие договоренности с Англией и даже с Австрией. Он заявил также, что страна их не подвергнется расчленению, что они останутся, как им и обещали, подданными одного государя; что государь этот, Фридрих-Вильгельм, известный своими добродетелями, обеспечит их права и позаботится об их благополучии, как он уже позаботился о благополучии своих многочисленных подданных;
что они, несомненно, должны сожалеть о старом короле, который в течение сорока лет обеспечивал им самый сладостный покой, но судьба произнесла свой приговор, и он надеется, что после справедливых сожалений о Фридрихе-Августе они будут верны Фридриху-Вильгельму и своей покорностью и преданностью выкажут себя достойными его благодеяний.
Само чистосердечие этой декларации и превосходные чувства, которые она выражала, произвели огромное впечатление на всех германцев, собравшихся в Вене. Лорда Каслри и Меттерниха засыпали вопросами. Их спрашивали, правда ли, что Саксония сделалась прусской провинцией и что торжественно объявленный в Вене конгресс созывался, тем самым, для совершения узурпации, не менее гнусной, чем узурпации, в каких обвиняли Наполеона. Волнение умов дошло до предела, и лорд Каслри, опасавшийся, что Англия неправильно поймет интригу, уступавшую Саксонию ради сохранения Польши, вместе с Меттернихом, ничуть не сомневавшимся в отвратительном впечатлении, которое такая политика произведет на австрийцев, поспешили опровергнуть утверждения князя Репнина. Они опровергали их в беседах и в газетных статьях, утверждая, что русский губернатор Саксонии выдал за действительное то, что еще даже не решено и зависит от весьма трудных переговоров, далеких от завершения. Русские и пруссаки с величайшей язвительностью отвечали, что это игра словами, что ничего, конечно, еще не подписано, но Австрия в ноте, означавшей обязательство, уже согласилась на включение Саксонии в состав Пруссии на условиях, которые были ею полностью выполнены, а Англия не опротестовывала это включение. В разгар всех этих препирательств и опровержений новое происшествие такого же рода еще более усилило всеобщее волнение. Стала известна адресованная полякам прокламация великого князя Константина, в которой он от имени своего брата Александра призывал их объединиться под древним знаменем Польши, дабы защититься от угрозы их существованию и правам.
Последняя манифестация довершила всеобщее отчаяние. Противники пруссаков и русских задумались о том, что подобной дерзости следует противопоставить нечто большее, нежели статьи в газетах и речи в венских салонах, и без колебаний стали говорить, что нужно срочно готовить войска и распорядиться ими так, чтобы сдержать честолюбцев, притязавших на своевольный раздел Европы. Больше всех волновались баварцы и австрийцы: первые – потому что упразднение столь важного