о закрытия метро оставалось минут сорок, я надеялся добраться за полчаса и успеть доехать хотя бы до кольцевой, до «Комсомольской», от которой рукой подать до моего дома. Вид у меня был боевой и уверенный – потертая «косуха», черные джинсы и крепкие армейские «берцы», подошвами которых я хрустел по придорожной наледи. Несознательных граждан, ищущих приключений в поздний московский час, я не боялся – на то она и молодость, тем она и прекрасна.
По одну сторону от меня тянулись пятиэтажки с тепло мерцающими окошками, большая часть которых уже погасла, а по другую высилась темная громада лесопарка под романтичным названием Лосиный остров. Вот оттуда-то, из тьмы, и выскочило что-то длинное и большое, покрутилось, метнулось туда-сюда под обморочным фонарным светом и устремилось прямо на меня. Все произошло так быстро, что лишь услышав царапанье когтей по асфальту, я понял, что на меня несется собачья стая. Больше всего напугало – ледяной ком сердца стукнулся в ребра и ухнул в желудок – что мчались собаки в полном молчании. Должны же лаять, рычать… Нелепая мысль-надежда: «Это не ко мне, мимо пробегут, я им не нужен». Понимание – нет, бегут именно на меня. Не меньше десятка. С каждой секундой все отчетливее видятся их мельтешащие лапы, вздыбленные холки. Уши, глаза, носы, пасти… Спазм в горле. Заевшая молния «косухи». Непослушные пальцы дергают карман, «выкидуха» пляшет в руке и отчего-то не открывается, потом раздается спасительный вроде щелчок. Пытаюсь успеть хотя бы направить выскочивший клинок в сторону подбегающих собак. Но куда там – крупная грязно-серая псина прыгает и сбивает с ног. И вот тут уже, едва грохнулся навзничь, начинается ор, визг, лай, скулеж и рычание – одновременно. Первых укусов не ощущаю, боль пока не пришла, лишь задыхаюсь от дикого страха. Может, спасает «каленая» кожа куртки. Захожусь в крике – он тут же тонет в собачьем многоголосье. Пытаюсь отбиться ногами – ножа в руке уже нет, выпал, я даже не заметил, да и черт с ним, бесполезен, оказывается, совершенно. Нахлынула жгучая волна, толчками – добрались до ног, хватают и пытаются рвать. Я кричу что-то бессмысленное, резкое, в надежде отогнать тварей. Но куда там, стая вошла в раж. Все, что могу сделать – попытаться прикрыть горло и пах. Такой бравый и беззаботный еще несколько минут назад, я ползу на спине в сторону «хрущевок», весь в грязи, крови, полный самой настоящей безнадеги. Сейчас, вот сейчас от меня останется лишь рваный ком, вот тут, на полночной окраине. Жизнь не проносится у меня перед глазами, хотя я совершенно отчетливо сознаю, что вот он и пришел, смертный час. Скорее всего, собаки добьют меня и, обнюхав, унесутся вдаль, равнодушные, а я останусь на дороге…
…Ярким светом вспыхивает что-то под зажмуренными глазами. Какие-то звуки – не то лай, не то голоса – я уже не могу различить. Кто-то трясет меня за плечо. Я понимаю, что это не псина – те дергают иначе, уже знаю это. Милицейский патруль – тот ли самый, что дважды проезжал мимо меня, или другой, не важно. «Ментов даже свора боится!» – доносится до меня густой, сквозь хохоток, голос одного из спасителей. «Не свора это – стая!» – со знанием дела поясняет другой. Цокая языками, менты принимаются рассматривать меня и узнавать, кто я вообще такой. Этого вспомнить сразу я не могу – просто сижу, опираясь на асфальт и радуясь, что у меня есть руки, ноги, лицо…
Давно это было. Уже и шрамы те поблекли, и новых потом прибавилось, а вот когда начал читать книгу Сергея Чехина – все ярко вспомнилось, словно вчера случилось.
Конечно, у каждого из нас своя реакция на прочитанное. Это нормально. Главное ведь в художественном тексте – вызвать эту самую реакцию читателя. В случае со мной автору это удалось однозначно. Думаю, и вас «Свора» не оставит равнодушными.
Вперед, друзья, за чтение!
И – берегите себя.
Все персонажи являются вымышленными.
Все совпадения случайны.
Пролог
В голодный год и пес, и волк, и прочая тварь сбивается в большие стаи и теряет всякий страх к человеку, ибо терять больше нечего.
Илья бежал из последних сил, ведь по его следам шло нечто большее, чем смерть.
Вот уже неделю от поста к посту, от костра к костру гуляли слухи о странных псах, не боящихся ни грохота очередей, ни пороховой гари, хотя прежде хватало выстрела, чтобы даже самые настырные чудища растворялись в лабиринтах мертвого города.
Парень считал эти россказни очередными байками, коих у бродяг с избытком на все случаи жизни. В том числе и для того, чтобы запугать желторотого юнца и отвадить от добычи – хоть сборщики и работают на общину, но счет у каждого свой. И если раз за разом таскать бесполезный хлам, в мгновение ока загремишь в отряд обороны и до самой смерти будешь куковать на блокпостах.
Не для того Илья с детства вкалывал, как вол, по́том (своим) и кровью (чужой) заслужив заветную нашивку, а вместе с ней – и доверие, не оправдать которое не имел права. Неудивительно, что бывалые да матерые посчитали его всего-навсего удачливым выскочкой. Отсюда – холодное безразличие, надменные взгляды и насмешки, отсюда же болтовня про жутких чудищ, потерявших всякий страх перед сломленным, израненным, опустившимся, но все еще венцом