ите, выступаете, митингуете? Давно бы договорились!
– С вами можно договориться только о капитуляции, – вальяжно, устало и свысока произнес истец Лев Борисович Либеров. – Давайте уже, ваша, кхм, честь начинать…
– Все уже так давно начато, что скоро кончится, – вздохнул Чуркин. – Итак, в очередной раз в нашем суде рассматривается гражданское дело по иску Льва Борисовича Либерова к Распутиной Владе Владимировне об определении порядка общения с их дочерьми – Единой и Неделимой и встречному иску Распутиной Влады Владимировны о лишении Льва Борисовича Либерова родительских, да и вообще всех возможных прав. Как обычно, присутствуют ответчица Распутина Влада Владимировна, ее адвокат и руководитель…
– Я не нуждаюсь в адвокатах и тем более в руководителях! – хозяйским тоном возразила Влада Владимировна. – И я никакая не ответчица, я отвечать ни за что никогда не буду! Прошу суд правильно выбирать! Выражения, я имею в виду, и не только!
– Прошу прощения, госпожа Распутина, – извинился достопочтенный судья. – На суде присутствует ваш представитель, так сказать, представитель ваших интересов, Пигмеев Дмитрий Анатольевич. В качестве прокурора у нас сегодня выступает Шавченко Максим Леопардович. Также в зале присутствует лучший представитель отдела опеки наших детей, да и всего нашего народа – Копец Рашид Гумарович. Еще у нас, в нашем суде, увы, новое лицо – иностранный, да еще и независимый наблюдатель Джон Ланкастер Госдеп. Специально для этого мистера я прошу истца дать пояснения – за что боретесь?
– За счастье и свободу своих детей, как ни высокопарно это звучит, – произнес Либеров, с очень слабой надеждой глядя на Джона Ланкастера. – Я всего лишь хочу, чтобы мои дети знали, что такое культура, как русская, так и европейская, чтобы их приоритетами были не выживание тела, а развитие души. Чтобы мои дети пили не паленую водку пополам с прокисшим квасом, а хорошие, здоровые напитки, чтобы ели не черствый хлеб с солеными огурцами, а вкусную, грамотно приготовленную еду, чтобы были одеты не в рваную и старую униформу, а в дорогие и стильные платья. Чтобы мои дети слушали и смотрели не только на этих прокуроров и прочих представителей ответчицы, не на моральных и физических проституток, не на противные душе убогие фабулы, а на многослойные, интересные и мудрые сюжеты. Чтобы их привычной средой обитания были театры, рестораны, море и природа, а не стояние с дешевым пивом у мусоропровода!
– Так я и знала, никакой конструктивной программы. И что значит «своих»? – рыкнула Влада Владимировна. – Едина не твоя дочь, а моя!
– Да, действительно, Едина Гэбэновна не моя родная дочь, никакого родства у нас нет, – подтвердил Лев. – И мы не питаем друг к другу симпатий. Но она еще маленькая девочка, ей еще не поздно объяснить, что такое, извините за выражение, ее мать! К тому же, как ни парадоксально, алименты с меня взыскивают за обоих девочек. Да и не с одного меня взыскивают, а из моего фонда! На момент этого чудовищного, мягко говоря, развода, который произошел двенадцать лет назад, я являлся управляющим фонда, в который вкладывает деньги практически все наше население. И ваш суд решил, что раз я имею доступ к средствам фонда, эти средства являются моим доходом. Поэтому вот уже двенадцать лет треть дохода всех наших граждан, включая меня, идет в карман лично Влады Владимировны. При бандитском разделе, я бы даже сказал, переделе имущества, который у нас произошел еще в конце девяностых, я оказался по уши в долгах, а Влада Владимировна прихватизировала и экспроприировала все нажитое мной имущество, включая все капиталы моей семьи, накопленные за восемьдесят с лишним лет! А девочки сидят полуголодные, оболваненные, одетые в обноски, ни на медицинскую помощь, ни на образование, ни на какое-либо улучшение их жизни не идет ни копейки!
– Наглая ложь! – отчеканила Влада Владимировна. – Да, на медицину, образование и прочие глупости денег действительно не хватает. Но мы – великая семья, у нас особый путь! Поэтому нам все завидуют, волю свою пытаются навязать! Но мы не позволяли и не позволим! А деньги идут на защиту от врагов как внутренних, – Распутина просверлила взглядом Либерова, – так и внешних! – Влада Владимировна грозно взглянула на Джона Ланкастера.
– То есть деньги идут двум громилам, которые круглые сутки охраняют твою квартиру, не дают мне даже войти? – уточнил Либеров. – Уголовникам, один из которых разбил Неделиме голову, когда она пыталась выйти ко мне? Не многовато ли?
– Во-первых не уголовникам, а представителям нашей доблестной опеки – Копцову и Копчикову, законным представителям нашей не менее законной власти! – возмутилась Распутина. – И правильно этой девчонке башку разбили. Она у меня разрешение получила к тебе выйти? Получила? Иди к своему папе, жуй с ним сопли, стучи копытами. Если не получила – не имеет права! Вышла, не имея права, – получай по башке дубиной. И это правильно, так матери во всех странах делают! А во-вторых, от этого недоделанного папаши защита необходима, он же экстремист, террорист, убийца! Бедный Копчиков, он всего лишь выполнял приказ, подумаешь, отоварил девчонку дубиной, а этот зверь Лев разбил официальное лицо господина Копчикова! Естественно, этого агрессора Либерова посадили на пятнадцать суток. А господин Копчиков испытал такой моральный