Сказки 18-. Зарина Рашитовна Бикмуллина

line/>

      Она разрешила пломбир зимой

      И танцы в бледной дымке ветвей.

      Скроить волшебное платье самой:

      Осталась неделя, быть может, две.

      Она разрешила и пить, и петь:

      Причина и следствие, А и Я.

      С разбега запрыгнуть на скучную треть,

      Слегка растянув земные края.

      Аляска где-то над головой,

      В ногах развалился Советский Союз.

      Она решила остаться собой

      И вместо крестика ставить плюс.

      Успеет потрескаться тонкий лед,

      Но вряд ли под зонтик спрячется сныть.

      Она разрешила корицу и мед,

      Ведь следующей осени может не быть.

      Статистика жить не дает до ста,

      Но кто запрещает прожить на сто?

      Усталой стали моста достать:

      Металл – такой же осенний листок.

      Не доверяя случайным свечам,

      Голодный камин доедает тетрадь:

      Никто не узнает, как по ночам

      Она заставляла себя дышать.

      Старомосковская

      Монохромные дети на санках каталис,

      Пер’вый снег застывал в некрещеный январь.

      Ингибируйте мой гомогенный катализ,

      Мой распад из творения в тварь.

      Монохромною булошной пахнет за стенкой,

      И потоками патока с плюшек течет.

      Пририсуйте окно, отоприте застенки,

      Я уже не нечет и не чет.

      Словно камни и соль прокаженным по коже,

      По Москве монохромные хлещут дож’ж’и.

      Абырвалги скрипят на промокших прохожих,

      Приглашая на борщ и на щи.

      Существуют бесцельно пустые тростинки.

      Вхолостую круги нарезают часы.

      Я хронический стресс заедаю пластинкой,

      Не вставая потом на весы.

      Нет инструкций ТБ и т.д., даже ес’ли

      Одолжить и занять RGB под процент.

      Монохромное небо не ведает, есть ли

      У бараков кирпичный акцент.

      И пока серо-серые сумерки дышут,

      Расплываяс по грязной оградке пруда,

      Я стою босиком на поехавшей крыше,

      Понаехавшая не туда.

      Вид на жительство

      Как будто опали снежинки тяжелым свинцом.

      Как будто попали по пальцам, сломав и лишив.

      Не глядя разбитой вчера амальгаме в лицо,

      Я делаю вид, будто жив.

      Крещенный под Аугсборгом, где-то гудит самолет,

      Секунды меняют абстрактное «где-то» на «тут»

      Я делаю вид, что люблю вместо чая лед,

      А город твердит, что его никогда не сдадут.

      Из масляных красок съедобней всего лазурь,

      Но прусского много, а синего больше нет.

      Я делаю вид, будто сна ни в одном глазу,

      Как будто спасает от холода мой жилет.

      Эскизы, альбомы, бумага и черная тушь –

      Всего за минуту годы развеются в гарь.

      Расчерчены окна следами витражных стуж,

      И требует жертв от искусства блокадный январь.

      Буржуйка сжирает прозрачный закат, акварель,