истории. И все же рассказ Геродота соответствует нарисованному китайцами портрету хунну, с одной стороны, и представлению римлян о гуннах – с другой. Поскольку этимологическая связь хунну Китая с гуннами Запада едва ли может быть подкреплена неопровержимыми доказательствами, ограничимся простым изложением фактов, зафиксированных в китайских источниках, оставляя за читателем право на собственную точку зрения и стараясь не выдвигать беспочвенных гипотез.
В тот период, к которому относится начало нашего рассказа, китайцы ничего не знали о японцах, бирманцах, сиамцах, индусах, туркестанцах. Они имели весьма слабое представление о Корее, тунгусских племенах, народах, населяющих территорию к югу от великой реки Янцзы, и тибетских кочевниках. Внешние сношения Китая фактически ограничивались контактами с верховыми кочевниками севера. В древности они были известны под разными именами, более или менее близкими по звучанию к вышеупомянутому названию, принятому во всеобщей истории. Однако ошибочно было бы предполагать, как это делают многие европейские авторы, что название «хунну» вошло в употребление лишь со II века до н. э. Историк Ма Дуаньлинь, живший шестьсот лет назад, сам опровергает этот факт и приводит цитаты из двух источников, стремясь доказать не только то, что название это было в ходу задолго до указанного времени, но также и то, что общность, о названии которой идет речь, уже стала довольно значительной. Сами китайцы не уделяли большого внимания хунну вплоть до 1200 года до н. э., когда член правящей семьи, возможно совершивший какой-то проступок, бежал к кочевникам севера и основал там что-то вроде династии. Несмотря на то что на протяжении многих столетий, до 200 года до н. э., северные государства Китайской империи конфликтовали с этими кочевниками, не осталось письменных свидетельств об их племенах и престолонаследии. О них известно столько же, сколько о скифах из рассказов Геродота. Столь же мало было известно о тунгусах или восточной ветви кочевников, с которыми китайцы вступили в тесный контакт лишь двумя столетиями позднее. Куда большими сведениями китайцы располагали о великом кочевом народе хунну. Позднее для обозначения различных однородных племен, формировавших империю хунну, использовались слова «тюркский» и «тюрко-скифский». Однако слово «тюрк» было совершенно неизвестно до V века н. э., следовательно, мы пока не можем говорить о «тюрках», поскольку это было бы хронологической ошибкой. Так же обстоит дело со словом «татары». Любопытно, но китайцы использовали его, наделяя тем же неопределенным смыслом, что и мы. Это слово не встречалось в истории в какой бы то ни было форме до II века н. э., но и после этого, как и впоследствии с «тюрками», оно употреблялось в отношении одного небольшого племени. Таким образом, что бы мы ни думали об отождествлении слов «хунну» и «гунны», совершенно ясно, что у китайцев не было другого названия для верховых кочевников Северной Азии, едящих мясо и пьющих кумыс, точно так же как и у европейцев название «гунны» являлось единственным для верховых кочевников из Северной Европы, едящих мясо и пьющих кумыс. Эти кочевники появились в Европе после того, как правящие касты хунну были изгнаны из Китая. Более того, скифы Геродота, столкнувшиеся с греками и персами, вели в точности такой же образ жизни, как хунну из Китая и гунны из Европы. Таким образом, мы можем прийти к выводу, подкрепленному разрозненными свидетельствами, что между этими тремя народами существовала некая этнографическая связь.
Карта 1
Набросок карты, основанный на карте Азии, составленной Варти
Кочевой народ хунну жил на коне. «Их страной была лошадиная спина». Они переезжали с места на место, перегоняя свои стада и отары в поисках новых пастбищ. Лошади, крупный рогатый скот и овцы – вот их обычное имущество. Однако время от времени в их стадах появлялись верблюды, ослы, мулы и другие представители семейства лошадиных, которых невозможно идентифицировать. Возможно, одним из них был онагр (дикий осел) из Ассирии и Центральной Азии. Хунну не строили городов и других поселений подобного рода, но, хотя они и не задерживались подолгу на одном месте, каждому племени отводилась определенная территория. Поскольку они не занимались земледелием, у каждого шатра, или семейства, был свой персональный участок земли. У хунну не было письменности, и потому все приказы и прочие административные акты передавались изустно. С самого раннего детства хунну учились ездить верхом на овцах и охотились на крыс или птиц при помощи крошечного лука и стрел. По мере взросления объекты охоты менялись, теперь целью охотников были лисы и зайцы. Каждый взрослый мужчина, способный натянуть лук, становился воином. Все, стар и млад, питались мясом и молоком. В качестве одежды они использовали шкуры убитых животных, а поверх них набрасывали войлочные накидки. Полные сил воины всегда получали лучшее, старых и немощных презирали, им доставались крохи. На протяжении тысячи лет в Татарии процветал обычай, по которому к сыну переходили жены умершего отца (за исключением родной матери), а в наследство младшим братьям доставались жены старших. Достоверно неизвестно, кому предоставлялось право выбора – сыну или брату: возможно, брат получал наследство лишь при отсутствии сына или заменяющего его. В мирное время помимо ухода за скотом хунну много